Среди многих постыдных поступков, которые я совершил в жизни, более всех памятен мне один.
В детдоме в коридоре висел репродуктор, и однажды в нём раздался голос, ни на чей не похожий, чем-то меня – скорее всего как раз непохожестью – раздражавший.
«Ха… Орёт как жеребец!»- сказал я и выдернул вилку репродуктора из розетки. Голос певицы оборвался. Ребятня сочувственно отнеслась к моему поступку, поскольку был я в детдоме самым певучим и читающим человеком.
… Много лет спустя в Ессентуках, в просторном летнем зале, слушал я симфонический концерт. Всё повидавшие и пережившие на своём веку музыканты крымского оркестра со славной, на муравьишку похожей, молоденькой дирижёршей Зинаидой Тыкач терпеливо растолковывали публике, что и почему они будут играть, когда, кем и по какому случаю то или иное музыкальное произведение было написано. Делали они это вроде как бы с извинениями за своё вторжение в такую перенасыщенную духовными ценностями жизнь граждан, лечащихся и просто жирующих на курорте, и концерт начали с лихой увертюры Штрауса, чтоб подготовить переутомлённых культурой слушателей ко второму, более серьёзному отделению.
Но и сказочный Штраус, и огневой Брамс, и кокетливый Оффенбах не помогли - уже с середины первого отделения концерта слушатели, набившиеся в зал на музыкальное мероприятие только потому, что оно бесплатное, начали покидать зал. Да кабы просто так они его покидали, молча, осторожно, нет, с возмущениями, выкриками, бранью покидали, будто обманули их в лучших вожделениях и мечтах.
Стулья в концертном зале старые, венские, с круглыми деревянными сиденьями, сколоченные порядно, и каждый гражданин, поднявшись с места, считал своим долгом возмущённо хлопнуть сиденьем.
Я сидел, ужавшись в себя, слушал, как надрываются музыканты, чтоб заглушить шум и ругань в зале, и мне хотелось за всех за нас попросить прощения у милой дирижёрши в чёрненьком фраке, у оркестрантов, так трудно и упорно зарабатывающих свой честный, бедный хлеб, извиниться за всех нас и рассказать, как я в детстве…
Но жизнь – не письмо, в ней постскриптума не бывает. Что из того, что певица, которую я оскорбил когда-то словом, имя ей – Великая Надежда Обухова, - стала моей самой любимой певицей, что я «исправился» и не раз плакал, слушая её.
Она-то, певица, уж никогда не услышит моего раскаяния, не сможет простить меня. Зато, уже пожилой и седой, я содрогаюсь от каждого хлопка и бряка стула в концертном зале, ….когда музыканты изо всех сил, возможностей и таланта своего пытаются передать страдания рано отстрадавшего близорукого юноши в беззащитных кругленьких очках.
Он в своей предсмертной симфонии, неоконченной песне своего изболелого сердца, более уже века протягивает руки в зал и с мольбой взывает: «Люди, помогите мне! Помогите!.. Ну, если мне помочь не можете, хотя бы себе помогите».


Кто из нас не совершал ошибок? Да не тех простых ошибок, которые на следующий день и не помнишь, а те, которые словно позорное пятно на душе остаются с человеком до конца его жизни. Я думаю, что подобные “пятна” есть у каждого из нас. Можно ли избавиться от них? И нужно ли раскаиваться в постыдных поступках? В.П. Астафьев поднимает эти вопросы в своем произведении.
Ответом на эти вопросы становится случай, произошедший с героем-рассказчиком в детстве. Когда в детдоме зазвучала песня по репродуктору, раздражавшая мальчика, он выключает его, проявляя пренебрежение к музыке и труду поющего человека. С горечью в сердце, позже осознав все бесчестность своего поступка, он говорит и о подобном отношении на концерте, куда попадает, будучи уже взрослым и состоятельным мужчиной. Автор обращает внимание читателей на волнение музыкантов перед выступлением, тем самым еще больше обличая пренебрежительное отношение слушающих, которые прерывают их выступление возмущенной бранью, хлопаньем стульев. Герой-рассказчик подчеркивает: ему хочется извиниться за каждого, кто так грубо обидел членов оркестра, небрежно отнесся к их многолетней работе. Реакция героя позволяет увидеть его раскаяние за свой детский проступок, осознание всей низости совершенного.
По мнению писателя, необходимо раскаиваться в поступках, которые мы считаем постыдными. Ведь, именно такое отношение поможет больше никогда не совершать подобные ошибки.
Я согласна с позицией автора. Да все люди могут оступиться, совершить дурной поступок, но совесть никогда не позволит нам поступить так еще раз и тогда это стыдное деяние становится ценнейшим опытом.
В качестве первого примера из художественной литературы, подтверждающего тот факт, что истинное раскаяние избавляет от "пятен", можно привести произведение Ч. Диккенса "Рождественская песня". Главный герой, старик по имени Эбенезер Скрудж, работал ростовщиком. От черствости и безжалостности этого героя страдал каждый. Однако после того как накануне Рождества три духа посетили его, герой раскаивается. Он осознает, скольким людям причинил боль и сколько сам у себя отнял. Герой проникается бедами других людей и кается в своих прежних поступках. После встречи с духами Эбенезер стал самым щедрым и добрым человеком в Лондоне. Таким образом, истинное раскаяние дает шанс исправить прежние ошибки.
Другим примером из литературы является произведение “Отверженные ” Виктора Гюго. Автор рассказывает о бывшем каторжнике Жан Вальжане, который встал на путь криминала. Но несмотря на прошлые ошибки он получает прощение со стороны епископа, которого обокрал. Жан потрясенный этим поступком кается о содеянном. И становится впоследствии честным и достойным героем. Поэтому мне кажется, что только человек, который искренне испытывает сожаления о своих дурных поступках, заслуживает второй шанс и способен по-настоящему измениться, став лучше.
В заключение хочется сказать, что совершив плохое деяние и пожалев о нем, человек никогда не совершит его вновь. Пережить стыд и тяжесть вины не легко, но, только пройдя через всё это, люди нравственно очищаются и дают себе зарок больше не повторять ошибок.