Сочинение по тексту 9
Какого человека можно считать требовательным к самому себе, способным воспитывать себя?
На вопрос, поставленный в заголовке сочинения, отвечает писатель В. Ф. Козлов в тексте. В нём рассказывается о мальчике Жене, который, на мой взгляд, представляет образец требовательности к себе. Он, мечтая стать космонавтом и зная, как тяжело тем во время полета, стал тренироваться уже сейчас. Мальчик поразил своих друзей «недюжинным характером и стальной волей». Уверена, что именно такой человек, который знает, что такое самовоспитание, добьётся в жизни высоких результатов!
А вот в романе В. А. Каверина «Два капитана» повествуется о мальчике, который ради своей мечты подняться в воздух каждый день закалял себя физически и хорошо учился: ведь всё это было необходимо для поступления в лётную школу. Герой тщательно изучил «Теорию самолётостроения», и всё ради того, чтобы исполнить свою заветную мечту.
Таким образом, самовоспитание – это тяжелый, но необходимый труд, направленный на реализацию себя как личности. На мой взгляд, такой человек должен быть требовательным и целеустремленным, трудолюбивым и усердным.
Вика
Текст 9
Три дня Женя не выходил из дома. Три утра подряд он не ездил на велосипеде на станцию и не читал газет. Орион, распластавшись, лежал на крыльце и никого, кроме тети Марьи, не пропускал в дом.
Наташка специально сбегала в поле и спросила у тети Марьи: что случилось? Почему Женя сидит дома и никуда не выходит?

– Лежит, – смеясь, сказала тетя Марья. – На полу, родимый, лежит…

– Заболел? – спросила Наташка.

– Эта у него… гипо… анамия какая-то…

И еще пуще засмеялась.

Мы ломали головы: что же это за болезнь?

И потом, почему на полу лежит?

И уж совсем непонятно: человек заболел, а тете Марье смешно!

Мы подходили к изгороди и свистели. Орион поднимал голову и сочувственно смотрел на нас. Но Женя не откликался. И даже в окно ни разу не выглянул. Тогда мы решили без приглашения пойти к нему. Но лишь открыли калитку, как с крыльца поднялся Орион и, подойдя к нам, загородил дорогу. Когда Наташка попыталась обойти его, Орион приподнял черную губу и показал большие белые клыки. Делать было нечего, и мы отступили.

И тогда Мишке пришла в голову идея.

– На чердаке есть окошко, – сказал он. – И без стекла… Попробуем?

– А я как же? – спросила Наташка.

– Ориона отвлекай, – сказал я. – Дергай все время калитку…

Мы обошли дом и перелезли через изгородь. По бревнам, прислоненным к углу дома, вскарабкались на крышу. Сначала Мишка, потом я. А дальше было не так уж трудно, окошко широкое, и мы без особых хлопот оказались на чердаке. Спустились по лестнице в темные сени, и вот мы в комнате.

У окна тренога с подзорной трубой. К ней прикреплена газета – это чтобы солнечные лучи не падали на пол, на котором лежал Женя и смотрел на белый потолок.

Он лежал на голых крашеных досках, и под головой была подложена толстая книжка в коричневом переплете. Рядом, чтобы рукой можно было достать, стоял ковш с водой, на газете полбуханки хлеба, начатая банка рыбных консервов и несколько картофелин в мундире. И будильник.

Он не удивился нашему приходу, все так же лежал и смотрел в потолок. Над ним кружились большие синие мухи, которые залетали в открытую форточку.

– У тебя с позвоночником что-нибудь? – спросил Мишка.

Я вспомнил, как он прыгал с крыши. Допрыгался…

– Нога? – спросил я.

Женя посмотрел на нас и улыбнулся.

– Я не могу встать… – сказал он.

– Поможем! – подскочил Мишка, но он покачал головой.

– Я встану… – Он повернул голову и взглянул на будильник. Я встану через четыре часа сорок одну минуту…

Мишка посмотрел на меня и дотронулся до виска: дескать, малый чокнулся…

– В углу спиннинг, а на столе коробка с блеснами, – сказал Женя. – Забирайте и – на речку… Эх, выкупаться бы!

Он отмахнулся от нахалки мухи, которая норовила усесться на кончик носа, и, приподняв голову, отпил из ковша. Отпил и поморщился: теплая вода.

– Три дня так и лежишь на полу? – спросил я.

– Три дня, – сказал Женя. – Это чепуха… А как же они? Неделями лежат вот так, не двигаясь, а потом сразу на центрифугу… А в барокамере? Шестьдесят дней!

И тут только я сообразил, что это тоже тренировка! Мишка разглядывал на стене фотографии, приколотые кнопками. Их много было: все наши космонавты. И незнакомые летчики в странных скафандрах. Один сидел на маленькой надувной лодочке, а кругом море, и вдали виднеется пароход.

– А что такое гипо… анамия? – спросил я.

– Гиподинамия… – засмеялся Женя. – Это когда человек находится в состоянии полной неподвижности…

– А-а, – сказал я.

– А может быть, встанешь? – спросил Мишка. Женя снова взглянул на будильник.

– Через четыре часа тридцать две минуты, – сказал он.

– Ты что, в космонавты готовишься? – спросил Мишка.

– Я полечу на Марс или Венеру, – сказал Женя. А может быть, и за пределы Солнечной системы… Луна – это теперь наша стартовая площадка. Еще в этом веке ее построят. Космические корабли будут с Луны улетать на другие планеты…

– И давно ты… тренируешься? – спросил я.

– Второй год, – сказал Женя. – Я был в Звездном городке. Меня сначала не пускали, а потом пропустили… Я им показал график движения наших спутников, который я целый месяц составлял.

– И космонавтов видел? – спросил Мишка.

– Они мне подарили вот эту фотографию, – сказал Женя. – Если хочешь, сними и прочитай на обратной стороне…

Но Мишка не стал снимать со стены фотографию. Он подошел к стене и долго смотрел на космонавтов, сфотографировавшихся группой.

– А как вы попали сюда? – запоздало спросил Женя.

– Из космоса… – улыбнулся Мишка и показал пальцем на потолок.

Женя попросил меня вылить теплую воду и принести из кадки свежей. Я принес.

– И ни разу не встал? – спросил Мишка.

– Кого же я буду обманывать? – сказал Женя. – Себя, что ли?

– Ну, давай лежи, – сказал Мишка. – Сколько тебе осталось?

– Четыре часа шесть минут… – сказал Женя. Последние часы ужасно долго тянутся!

Назад мы вышли через двор. Нужно было видеть изумленную морду Ориона! Он растопырил уши и, растерянно моргая, смотрел на нас.

– Прошляпил? – сказал я и, потрепав его по шее, вслед за Мишкой прошел калитке, где нас с нетерпением ждала Наташка. У нее даже одна ленточка в волосах развязалась.

– Ну что, за доктором бежать? – спросила она.

– Доктор не поможет, – сказал Мишка. – У него болезнь неизлечимая. Гипо… Как она называется?

– Ги-по-ди-на-мия, – с удовольствием произнес я это незнакомое космическое слово.

– Я побегу в контору, – заволновалась Наташка. – Из района «скорую помощь» вызовут…

Она повернулась, чтобы побежать, но Мишка поймал ее за руку и сказал:

- Не надо скорую, он поправится ровно через три часа и пятьдесят пять минут.
В.Ф.Козлов

Сочинение по тексту 8
Кого мы можем считать человеком с твёрдым характером?
На вопрос, поставленный в заголовке сочинения, отвечает в тексте писатель Е. Я. Ильина. В нём рассказывается о двенадцатилетней киноартистке, девочке Гуле, которая, несмотря на то что из раза в раз не могла усидеть седле, не сдалась. Но, благодаря твердому характеру, она не только заставила слушаться коня Сивко, но и взяла первый в своей жизни барьер.

В повести Р. П. Погодина «Живи, солдат» есть всего один маленький эпизод, рисующий нам сильного человека, Степана. После взрыва «тридцатьчетверки» танкист, раненый и обожженный, лежал поодаль от танка. Он сжимал «оружие в руках» и пытался ползти. Ползти не в сторону лазарета, а туда, где шел бой!

Таким образом, твёрдый характер – это умение преодолевать трудности, принимать ответственные решения и справляться с собственными эмоциями. На мой взгляд, человеком с подобным характером можно считать того, кто обладает целеустремленностью, выдержкой, решительностью и настойчивостью.
Вика
Текст 8
Над скалистым берегом моря, в густой зелени акаций, прятались стеклянные строения украинской кинофабрики. Издали виднелись красные черепичные крыши. В этом саду можно было увидеть толпу бойких босоногих ребятишек и впереди всех – весёлую загорелую девочку в ситцевой юбчонке и в вышитой украинской рубашке. Это была героиня кинокартины – бесстрашная Василинка. Шла съёмка картины «Дочь партизана».
Василинкой была Гуля. Случилось так, что она вместе с матерью поехала на Украину. Режиссёры кинофабрики, увидя Гулю, сразу решили, что Василинка должна быть точь-в-точь такой, как Гуля. Матери не хотелось делать из Гули киноартистку, но режиссёры настаивали до тех пор, пока она не согласилась.
Гуле пришлось приняться за трудную, серьёзную работу.
В картине была сцена, где Василинка верхом на лошади берёт препятствие. Для того чтобы сыграть эту сцену, Гуле пришлось научиться ездить верхом – в седле и без седла.
Красноармеец привёл во двор кинофабрики рослого белого коня. Поглаживая своего красавца по крутой, гладкой спине, он говорил:
– Це добрый кинь. Нема бильше такого доброго коня, як Сивко.
Но «добрый конь» оказался злым и упрямым, когда на него посадили Гулю. Он рванулся с такой силой, что Гулю сразу откинуло назад и она чуть не полетела вниз головой. Её вовремя подхватили.
– Вы идите рядом, – сказала Гуля режиссёру, – а я ещё раз попробую.
Она уселась поудобнее и дёрнула поводья. Сивко не тронулся с места. Гуля сжала ногами бока лошади, но она не шелохнулась Красноармеец потрепал коня по загривку и сказал:
– Чого ж ты, дурень? Ходы! Ходы швыдче!
Гуля снова дёрнула поводья. Сивко вдруг затанцевал, отпрянул назад, и Гуля упала ему на шею. Её опять успели подхватить.
Она покраснела.
– Что, испугалась? – спросили её режиссёр и оператор.
– Злякалась? – спросил красноармеец.
– Злякалась, – сказала Гуля. – Думала – убьюсь.
– Ну, может быть, хватит на сегодня?
– Нет, давайте ещё, – ответила Гуля.
То сдерживая, то подгоняя Сивка поводьями, она заставила его наконец слушаться. Упрямый Сивко понял, что ему не переупрямить маленькую наездницу.
Учение повторилось и на другой день и на третий. А когда Гуля научилась ездить и шагом, и рысью, и галопом, на дорожке парка поставили высокий барьер.
Смело и весело уселась Василинка в седло. Сивко сразу бросился вперёд, но перед самым барьером шарахнулся куда-то в сторону. Гуля еле удержала его. Сивко брыкался, мотал головой, кусал удила. Гуля кое-как усидела в седле и снова направила коня вперёд. Она неслась к барьеру, и ветер бил ей прямо в лицо. Сивко доскакал до цели и снова отпрянул в сторону. Он, казалось, во что бы то ни стало решил сбросить с себя эту лёгкую, но беспокойную ношу. У Гули закружилась голова. Она судорожно вцепилась в поводья.
– Прекратить репетицию! – закричал в рупор режиссёр.
Но Гуля не захотела сдаваться:
– Ничего, у меня выйдет. Должно выйти! Она уселась покрепче, прилегла к шее коня:
– Ну, Сивко, не выдай! – и опять помчалась к барьеру. Сердце у неё забилось ещё сильнее.
Но Сивко выдал. Перед самым барьером он опять, в третий раз, шарахнулся вбок.
– Брось, Гуля, не надо! – кричал режиссёр.
Гуля ничего не слышала. Стиснув зубы, сжавшись словно пружина, погнала она коня галопом. Доскакав до барьера, она дала шенкеля, конь, не успев опомниться, сделал прыжок, и Гуля, точно на крыльях, взлетела куда-то вверх. Секунда – и конь снова плавно бежал по дорожке.
Барьер был взят.

Сочинение по тексту 7.

Сочинение по тексту 6
Какого человека можно считать нравственно сильным?
На вопрос, поставленный в заголовке сочинения, отвечает писатель А.И. Мошковский в тексте. Нравственно сильным в нём можно назвать мальчика Петю Мурашова, который, несмотря на то что «хуже всех в классе стрелял» из рогатки, заступился за девочку Веру, вызвав её обидчика на «дуэль». Даже когда у него был шанс пойти на мировую, Петя не струсил и был готов идти до конца.
А вот рассказчик, тот самый обидчик Верки, долго не мог понять, что поступил неправильно, и вовсе не собирался извиняться перед оскорбленной девочкой. Вот он, пример нравственного бессилия и убожества человека!
Таким образом, нравственная сила – это способность человека проявлять волю во благо добра и справедливости. На мой взгляд, нравственно сильным человеком можно считать того, кто ради благородства не побоится на схватку с более подготовленным врагом.
Вика



Текст 6
В четвертом классе мы обзавелись личным оружием — рогатками из тонкой резинки. Резинка надевалась на пальцы и стреляла бумажными пулями, скрученными из газет или тетрадочных обложек.
Это оружие можно было мгновенно спрятать в рукав куртки, в ботинок и даже в рот — попробуй найди!
В умелых руках это было грозное оружие, и бумажные пули разили точно и «насмерть». Самым метким стрелком в классе был Женька Пшонный. Он при мне на спор стрелял по мухам, выбил из трех возможных два очка — пули расплющили на классной стене одну за другой двух мух — и выиграл два метра резинки.
Я в этом деле и в подметки ему не годился — из пяти возможных выбивал только одно очко. А другие и того меньше. Меткость Женьки была общепризнана, и мы даже называли его Снайпером.
— Эй, Снайпер, дай списать русский!
Или:
— Что сегодня идет в «Спартаке», Снайпер?
Это прозвище он любил больше своего имени, охотно откликался и признательно смотрел на окликавшего. Он один владел секретом производства особых пуль: так плотно крутил их и перегибал, что они не раскручивались в полете, были тугими и точными. Попадет на уроке в шею — взвоешь, какой бы выдержкой ни обладал.
Он нее, Пшонный, возродил в нашем классе забытую традицию дуэлей. За какую-нибудь обиду или проступок любой мальчишка мог вызвать другого на дуэль. Женька даже дуэльный кодекс разработал: выбранные секунданты отмеряли шаги, мелом чертились на полу линии, с которых стреляли, на глаза надевались специальные очки-консервы (в них ездят мотоциклисты). Двое таких очков где-то раздобыл Женька и выдавал дуэлянтам, не желавшим перед поединком мириться. Даже при Пушкине и Лермонтове не были, наверное, дуэли такими беспощадными, как в нашем 4«Б»!
Обычно на арифметике — ох и скучные были уроки! — мы заготовляли пули: крутили их на коленях.
Хуже всех в классе стрелял Петя Мурашов — маленький, тощенький, с сыпью розовых прыщиков на лбу и серьезными глазами. Ему-то и десятка пуль не хватало, чтоб укокошить на стене одну-единственную муху!
Да и в общеклассных стрелковых соревнованиях он выходил на последнее место. Пули он крутил самые бездарные: они разворачивались, были мягкими, кривыми и летели куда попало, только не в цель.
Все это было понятно: когда ж ему тренироваться в стрельбе, если все свободное время он был занят Веркой, препротивнейшей девчонкой из нашего класса. Она корчила из себя большую умницу и, наверное, воображала, что она первая красавица в классе. Ходила Верка в черном платье с белым воротничком, была аккуратно причесана и до отвращения старательно слушала всех без разбору учителей, даже учителя пения.
Ну, понимаю, историю или географию нельзя не слушать, но чтоб всерьез относиться к пению или скучнейшей арифметике, к запутаннейшим задачкам про пешеходов, от которых голову ломит… А ей все было интересно!
Так вот, этот худенький Петя все время вертелся вокруг Верки: носил ей читать книги из отцовской библиотеки, делился завтраком, если она забывала. Помогал даже запихивать в портфель учебники. И терпеливо, как часовой на посту, поджидал ее после уроков у двери, если она куда-то отлучалась и не выбегала из школы со всеми…
Я страдал, глядя на его унижения. Я хотел раскрыть ему глаза на все.
Нет, нужны были срочные меры!
Недолго думая я выдрал из тетради лист, сунул мизинец в непроливайку и вывел огромными фиолетовыми буквами: «Я дурочка». На переменке сбегал в канцелярию, мазнул обратную сторону листа клеем и незаметно приклеил лист на спину Верке.
Успех был полный. Ни о чем не подозревая, ходила она по школьным коридорам, и вслед катился смех. Верка ничего не понимала, краснела, металась из угла в угол, как затравленный волчонок, пока лист не отвалился от ее спины — клей в канцелярии оказался неважным.
На следующий день Верка носила по коридорам огромное объявление «Ищу мужа!», и хохот всей школы громыхал за ней по пятам. Верка припустилась назад и укрылась в классе, где Петя и сорвал с ее спины лист.
Верка глянула на лист, и глаза ее наполнились слезами. Сморгнув их, села за свою парту, отвернулась к стенке, и мне было видно, как вздрагивает ее спина.
Я торжествовал: получила по заслугам!
Но кто-то выдал меня. В классе нашелся предатель. Меня отчитал классный руководитель и пообещал рассказать обо всем отцу. Но это было еще не все.
На большой переменке ко мне подошел Петя, этот раб и слюнтяй, подошел — маленький, бледный, с серьезными глазами — и, заикаясь, сказал:
— Вввы-вызываю тебя на дуэль.
Я далее опешил: он и дуэль — это просто не вязалось. Ни с кем еще он не дрался и драться не собирался!
— Проваливай! — сказал я. — Что с тобой связываться? Вначале стрелять научись.
И здесь случилось непостижимое. Все ребята, как сговорившись, заорали:
— Нет, ты не должен отказываться! Это против закона!
Я даже отступил к стене. Я ничего не понимал. Ну что я сделал им плохого? Только проучил эту самую Верку, и здорово проучил. То все были за меня и смеялись, а то вдруг переметнулись на сторону Петьки. И среди них был даже Женька Пшонный… Вот она какая, оказывается, жизнь!
«Ну что ж, драться так драться», — твердо решил я и поклялся посильнее влепить в его лоб пулю. Пусть знает, как иметь со мной дело. И всем им отомщу!..
Тут же были выбраны секунданты, отмерены десять огромных шагов в проходе между партами. Всеми приготовлениями распоряжался сам Пшонный. Он провел мелом на полу две черты и приказал закрыть на стул дверь, чтоб не вошел дежурный по этажу учитель.
— Уважаемые дуэлянты, — обратился к нам, как требовали правила, Женька, — в последний раз предлагаю вам помириться, пойти на мировую и подать друг другу руку, ты виноват перед Верой, извинись, и все будет…
Нет! — закричал Петя. — Никаких извинений — будем стреляться!
— А я и не собираюсь извиняться! — отрезал я. — Принимаю вызов.
Я был уверен, что Петя доживает свои последние минуты на этой земле, и твердо, сквозь зубы произнес:
— Прощайся с жизнью, презренный!

Нам были выданы очки-консервы и по одной пуле Женькиного производства: они должны быть одинаковыми. Потом Пшонный оглядел наши «пистолеты» — надетые на пальцы резинки — и важно сказал:

— Противники, на линию огня!

Мы стали возле начертанных мелом линий, и Пшонный проверил, чтоб ботинки ни одного из нас не переступили их.

— Начинайте! — деловито сказал Пшонный.

Мы стали целиться.

Большие квадратные очки, туго сжатые на затылке ремешками, больно врезались в лоб и щеки. Все, кто был в классе, выстроились у стен. Я хладнокровно целился в розоватый Петькин лоб. Вдруг кто-то задергал дверью, и стул, одной ножкой продетый в дверную ручку, запрыгал.

Я, сжав губы, оттянул насколько мог назад резинку — удар должен быть точным! — и готов был уже разжать пальцы с пулей, как вдруг… нет, в это нельзя было поверить… в мою грудь ударила пуля.

— Падай! — заорали ребята. — Падай, ты убит!

Я продолжал целиться, но кто-то схватил мой «пистолет», меня схватили, приподняли и силой уложили на пол — таков был ритуал.

Потом я встал, сорвал с лица очки-консервы, сдернул с пальцев резинку и ушел в коридор. Я не мог никого видеть. Они предали меня и были рады моей гибели. И как это он попал? Но что я мог поделать? По принятому нами же закону отныне я на неделю лишался права участвовать в дуэлях и должен был подчиниться этому.

Я был убит на дуэли и, как понял это позже, был убит по заслугам.
По А.И.Мошковскому

Сочинение 1 по тексту 5
Какого человека можно считать волевым?
На вопрос, поставленный в заголовке сочинения, отвечает в тексте писатель А. П. Довженко. В нём рассказывается о разведчике Иване Кармалюке, который был тяжело ранен, но всеми силами пытался выжить. Несмотря на боль, вера в выздоровление отчаянно жила в нём. Понимая, что надежда уходит от него навсегда, солдат пришел в перевязочную с требованием: «Жить хочу!.. Давайте мне перевязку и всё, что полагается!» Именно эта сила воли спасла бойца!
В повести Р. П. Погодина «Живи, солдат» есть всего один маленький эпизод, рисующий нам сильного человека, Степана. После взрыва «тридцатьчетверки», танкист, раненый и обожженный, лежал поодаль от танка. Он сжимал «оружие в руках» и пытался ползти. Ползти не в сторону лазарета, а туда, где шел бой! Вот она, сила воли!
Таким образом, сила воли – это целеустремлённость и твёрдый характер, которые человек проявляет в сложной ситуации. На мой взгляд, волевым человеком можно считать того, кто умеет взять себя в руки и продолжить идти к намеченной цели, несмотря на лишения и неудобства.
Вика

[b]Сочинение 2 по тексту 5
Какого человека можно считать волевым?[/b]
Сила воли - это мобилизация всех психических и физических возможностей человека, направленных на преодоление препятствий в процессе деятельности. Я считаю, что волевым человеком можно считать того, кто умеет не только терпеть боль, но и бороться за каждое мгновение жизни. О таком солдате и рассказывает в тексте А.Довженко.
Его герой, Иван Карналюк, во-первых, - обычный солдат, который был ранен во время боя. Невзирая на нестерпимую боль и страшное кровотечение, он сумел уйти от немцев. Теряя сознания от огромной потери крови, волевой боец шел к своим, а когда почувствовал, что силы покидают его, Иван, опершись об дерево, «прислонился раной к стволу». Так он, пережав перебитую артерию, дождался санитаров. Во-вторых, после ампутации руки, когда лечение не дало результаты, газовая гангрена «поползла» дальше. Врачи поняли, что надежды нет. Но сила воли солдата не приняла вердикта докторов! Ради любимой, ради отца и матери, ради самой жизни Карналюк словно вступил в соревнование со смертью. И в это соревнование он втянул и медиков. Хирург Николай Дудка , пораженный таким мужеством, такой волей солдата, сделал невозможное: «никогда еще ему не хотелось так страстно спасти человеческую жизнь, обманув смерть, как сейчас». Они, доктор и солдат, совершили еще одну попытку и победили!
Таким образом, все поведение Ивана Карналюка до и после ранения — пример огромного напряжения всех физических и душевных сил, имя которому - сила воли человека.
Ольга


Текст 5
У армейского хирурга Николая Дудко спросили, что он, человек, которая «резала» полтора года тысячи людей, нашел там в человеке - нашел какую-то тайну в человеке на войне?
«Воля! - проговорил хирург, остановившись и даже хлопнув своим здоровым мужичим кулаком по столу. - Человек на войне - это воля. Есть воля - есть человек. Нет воли - нет человека! Сколько воли, столько и человека,- вот что я нашел».
И тут он рассказал историю разведчика Ивана Кармалюка.
При выполнении боевого задания солдата были тяжело ранены. Правую руку только задело, а левая висела, окровавленная вдребезги, и кровь била фонтаном из ужасно искалеченного плеча. Он подсознательно понимал, что если остановится, его найдут немцы и добьют, поэтому из последних сил бежал вперед. И силы покидали его вместе с вытекающей из руки кровью. И только когда выбежал из опасной зоны, как-то успокоился, силы оставили его совсем, и он упал. Кармалюковой показалось, что упал он не на землю, а в воду, которая понесла его, вируючи, дальше. Вот он уже вроде бы дома. Рядом с ним отец, мать, дедушка, бабушка, сестры, любимая его Галина...
Кармалюк открыл глаза. В голове промелькнуло: «Теряю сознание!» В его положении это означало сойти кровью и умереть. Собрав остаток сил, солдат подполз к дереву и прижался раной к стволу. «Зажав таким способом разорванную артерию, он так стиснул зубы и так широко раскрыл глаза, и так не жаждал закрыть их, что санитары, подбирая утром погибших бойцов, подумали, будто перед ними труп с раскрытыми, застывшими глазами.
- Живу... - прошептал Кармалюк».
Обита тряпками и простынями сельская хата правила операционную. Хирург работал непрерывно уже несколько дней. «Перед его глазами на столе розверзались такие бездны страданий, что всякая свежая человек лишилась бы или сошла бы слезами, приблизившись хоть на час до этого чудовищного жертвенника войны». От человеческих страданий и бессонных ночей теряли сознание медсестры, на их место становились другие. Хата дрожала от взрывов, двор был переполнен ранеными, которые лежали под открытым небом.
Крайне уставшему хирургу, чтобы он не тратил времени, еду подавали прямо к операционному столу. Он уже валился с ног и нервничал: «Ну что за черт! Откуда столько терпения? Четырнадцать месяцев режу, и хоть бы тебе один загукав, начал проклинать, ненавидеть смерть... Нет! Молчат, дружелюбны, смиренномудры».
- Следующий!
Перед хирургом лежал Кармалюк. Три дня прошло с тех пор, как солдата были ранены. Он потерял много крови, жар от газовой гангрены курил его. Рука ужасно роздулась, почернела и воняла. Не помогал и новый способ лечения гангрены, который придумал сам врач. Кармалюк смело попросил отрубить ему руку. «Режьте скорее!» - приказал он, удивив врачей.
Но ампутация руки не помогла делу: слишком много солдат потерял крови. Все время его не покидала сознание, он ни разу не закричал, сосредоточив всю свою волю на этом напряженном сопротивлении смерти.
Хирург, который пришел осмотреть Кармалюка, уже не назначил даже никаких процедур. По всему было видно, что он считает раненого безнадежным, ведь даже пульса почти не было. Кармалюк взглядом спросил его, еще ему суждено жить.
«А что сказать хирургу? Что говорить хирургам каждый день у постели умирающих? Что?
- Нет, нет...ты будешь Жить...»
Хирург ушел, а Кармалюк бросился на подушку и зарыдал. Он вспомнил свое Подолье, родных, и жажда жизни, жажда мести охватила его.
Врач был в перевязочной, когда дверь резко распахнулась и зашел Кармалюк. Страшен он был и прекрасный.- Перевязку! - застонал солдат и упал на руки врачей. Никто не мог понять, где у этого больного, у которого уже почти не было пульса, взялись силы дойти до перевязочной. И только хирург все объяснил: «У него была воля... Он будет жить больше нас с вами!»
Никогда еще так страстно не хотелось хирургу спасти жизнь человеку, как сейчас. «Так сила сопротивления смерти умножила силу врача, и эту силу врач возвращал больному».
Когда прооперированного Кармалюка вносили в палату, все раненые с гордостью смотрели на него, аплодировали и благодарили его - ведь им также передавалась его воля к жизни.
Александр Довженко, писатель, публицист

Сочинение по тексту 4
Какого человека можно считать настоящим мастером?
На вопрос, поставленный в заголовке сочинения, отвечает в тексте писатель В. В. Улютенко. В нём рассказывается о плотнике Авдее, которого «великим мастером называли» в округе. И все потому, что «был он плотником первой руки» (предложения 6-8) и вся жизнь Авдея «мерилась ремеслом».
В рассказе Б. А. Алмазова «Деревянное царство» повествуется о дедушке Пети, который был «деревянного ремесла мастер». Глазами его внука мы видим, «как из корявого полена словно вылупляется заготовка для веселой матрешки» или в «дедовских руках рождается хрупкая, тонкая ложечка». Чудо, да и только!
Таким образом, мастерство – это полученные в течение длительного времени навыки, необходимые человеку для успешного и неповторимого выполнения своей работы. А вот настоящим мастером, на мой взгляд, можно считать такого умельца, который талантлив в своей области, да и любит выбранную работу, какой бы она сложной ни была.
Вика

Текст 4

(1)Было это давно, когда ещё на месте нашей деревни стоял вековой бор. (2)Жил тогда на хуторе близ озера плотник Авдей. (3)Великим мастером называли его в округе. (4)Был он плотником первой руки. (5)Вся его жизнь мерилась ремеслом. (6)Сколько золотых сосновых брёвен отесал, вынянчил, подогнал топором да вложил в сруб. (7)Если бы их измерить, так на много вёрст хватило бы. (8)Выходил дом светлый-светлый, и обходили его беды, напасти да лихие разоры. (9)На целую волость был Авдей всем плотникам плотник. (10)Был он уже старый – семьдесят минуло, однако и глаз, и рука точность держали, как в молодые годы. (11)Безделье да разговоры праздные мастер не любил, от них только одно зло исходит. (12)Часто спрашивали сельчане Авдея: откуда у него такие мастерство да мудрость. (13)И он всегда отвечал: «Господь мне помощник, от Него у меня всё: сила, разумение, терпение и красота». (14)В церковь ходил мастер исправно, посты соблюдал, святые дни почитал и свой плотничий инструмент в храме ежегодно освящал.
(15)Как-то раз вызывает его к себе волостной старшина и говорит: «Решили мы в соседнем селе храм построить. (16)Нужны хорошие мастера, чтобы храм воздвигнуть на славу». (17)Ну, Авдей и согласился. (18)Пошёл мастер искать делянку, где лес валить, и вышел к самому озеру, а над ним сосны шумят корабельные. (19)Залюбовался он строевым лесом, глянул, а возле озера ватага парней веселится. (20)Поёт, гуляет да пляшет. (21)А верховодит ими Пашка – известный в округе гуляка да балагур. (22)Родители его умерли, оставив ему хутор с хозяйством, так он всё добро прогулял. (23)Жалко стало Авдею его, такой молодец пропадает – высокий, статный, лицом красивый, а руки как крюки, за что ни возьмётся, всё из них валится. (24)Словно корень-выворотень в лесу – кряжист, могуч, да никому не нужен. (25)Задумался Авдей: «А ведь хороший артельщик может получиться с парня, толковости бы ему побольше, трудолюбия, и дай мне, Бог, терпения». (26)Подошёл к ватаге, Пашку окликнул: – Ну что, брат, гуляем? – (27)Гуляем, дед Авдей. (28)Авдей его в сторону отвёл: – Тайна у меня есть великая. (29)Мой отец, уходя на войну, на этой делянке золотой клад спрятал в сосновом дупле. (30)С войны он не вернулся, а клад тот так и остался в живом тайнике. (31)С тех пор много лет прошло, дупло заросло, а клад-то нетронутый. (32)Если мы эту делянку свалим, его обязательно найдём, и тогда бери себе половину. (33)С такими деньгами можно гулять до старости. – (34)Ох и хитрый ты старик. (35)А нет ли здесь подвоха? – (36)Да забыл я эту сосну и думал, что вон в той, но дупла там не нашёл. (37)Мне клад не нужен был, когда я был молод да здоров, теперь же он мне в самый раз. (38)А если ты валить лес не хочешь, так я себе другого подсобника найду. (39)Не хуже тебя. (40)Пашка подумал и согласился. (41)Когда отхлынула хлебная страда, стал плотник собирать мастеров. (42)Собрал человек двенадцать. (43)Все мастера первостатейные, в своём деле умельцы. (44)Говорит мастер Пашке: – Ты, парень, не торопись, брёвна вначале отесать надо, а затем я клад быстро найду. (45)Посему готовься, брат, золото делить. (46)Авдей стал показывать Пашке, как брёвна отёсывать. (47)Рукава подсучив, топор поднимает аккуратно, легко, весело, а удары кладутся расчётливо и плотно. (48)Под топором кучерявится жёлтая стружка. (49)Учит мастер Пашку: «Вот так любовно и гони отёс, будто стрижёшь золотого ягнёнка, а чуть в сторону, так его и поранил, уразумел?» (50)Пашка головой кивает, слушается, однако всё про клад спрашивает, не уложить бы в сруб то бревно с кладом. (51)Шло время. (52)Храм, воздвигаемый мастерами, вырастал на глазах большим, красивым, звонким срубом, глаз не отвести. (53)Но клада всё не было. (54)А Пашка уже стал привыкать к плотничьей работе да познавать её тайны дивные, не всем открытые. (55)И уже про клад спрашивал реже, а всё больше про секреты плотничьи. (56)Стал топор у молодца в руках лёгок да послушен. (57)Пашку стали уважать даже первостатейные мастера как сметливого да старательного ученика: «Человеком парень становится, из него толк выйдет». (58)К Покрову храм был завершён. (59)Стоял деревянный храм на пригорке, сверкая серебряными куполами, и радовал сердце. (60)Когда храм намостили, установили алтарь и сделали резной иконостас по старинным церковным правилам, отзывает Авдей Пашку в сторонку и говорит: «Нашёл я это бревно со спрятанным золотым кладом. (61)И ты мне в том помог. (62)Только вот какое дело, брат, вышло... (63)Когда я в город за инструментом ездил, вы его в стену уложили, в ту стену, которая на полдень» . (64)И показывает юноше ту заветную деревину и то место с дуплянкой.
(65)Долго размышлял Пашка, как ему быть. (66)С одной стороны, ясно – клад у него под рукою, приходи и бери, но только как жалко, разворотив стамеской смолистое бревно, испортить такую красоту! (67)Да и работу всей артели пустить насмарку. (68)Однако взял Пашка широкую стамеску с молотком, завернул их в холстину и пошёл в храм на службу. (69)«Когда Литургия закончится и все разойдутся, я скажу церковному старосте, что не всю работу закончил, а останусь один – клад из того бревна вырублю», – решил он. (70)Молодец стал в правой половине притвора и вдруг увидел, что на отсчитанном месте находится икона угодника Божьего Николая Чудотворца. (71)Пашка подосадовал и стал ждать. (72)В сверкающем облачении вёл батюшка службу. (73)Ему помогал дьякон в длинной серебристой одежде. (74)Пашка заслушался и замер. (75)Ему показалось, что неведомая сила поднимает его ввысь, к самым куполам, и так стало на душе легко и спокойно, что он на миг забыл о своём намерении. (76)Затем снова вспомнил про клад, поглядел на икону Николая Чудотворца и вдруг почувствовал строгий, любящий взгляд святого. (77)Пашка не выдержал, и слёзы покатились у него из глаз. (78)Он никогда так не плакал, даже, кажется, в далёком детстве, так откровенно и чисто. (79)Всхлипывая, подошёл молодец к широкому подсвечнику, наклонился к жестянке для свечных огарков и опустил в неё свой свёрток – молоток со стамеской. (80)А когда служба закончилась и все сельчане приложились ко святому кресту и стали расходиться, церковный староста громко спросил: «Кто забыл свой инструмент?» (81)Ничего не ответил Пашка. (82)Он шёл домой и думал, что сегодня нашёл свой клад, который был в тысячу раз дороже золотого. (83)Он был нерукотворный и неиссякаемый. (84)А золото пускай себе лежит. (85)Оно ведь в надёжном месте. (86)Может, в лихую годину церкви и пригодится. (87)Через два года стал Пашка заправским мастером, постигшим многие загадки плотницкого дела. (88)В любой артели он был не лишним. (89)«Достойная замена плотнику Авдею», – говорили в народе. (90)Да и сам Авдей, слыша такое, удовлетворенно кивал головою и повторял: «Где с Богом лад, там любому клад». (По А. Параскевину*)

*Улютенко Виктор Васильевич (Антон Параскевин) (22.11.1949) – краевед, поэт, прозаик, коллекционер, песенник, врач. Член Белорусского союза журналистов, Член Союза писателей Белоруссии. Кроме исследовательской деятельности, активно занимается общественными и духовными делами.

Сочинение по тексту 3

Сочинение по тексту 2