Форма входа

Уважаемые гости! Друзья, до экзаменов остается совсем немного времени. Предлагаем вам воспользоваться нашим ВИП-разделом, где ваши работы будут закрыты от любопытных взглядов. Кстати, цена на месяц в условиях пандемии руководством сайта снижена. Заходите в ВИП-раздел, выставляйте свои сочинения как по литературе, так и по русскому языку. Мы проверим столько ваших работ, сколько вы напишите. Ждем вас в ВИП-разделе. Мы поможем вам!  Подробнее >>

Сочинения по текстам с досрочного ЕГЭ 2019 года

Опубликовано в: Главный раздел
Воскресенье, Апрель 14 2019, 03:03 PM
0
Текст №1.
Чистая детская наивность, инстинктивное желание добра и справедливости сопровождает нас, когда мы углубляемся в дебри невымышленной жизни, в которой добро и припаздывает, и ошибается адресом, а в некоторых случаях просто не является, будто позабыв о своей обязанности расправляться со злом.

Но детство сопровождает нас не так долго, как хотелось бы. И постепенно наивность превращается в ограниченность, а святое желание справедливости – в обыкновенную нравственную самооборону, когда человек походит уже не на малого ребёнка, а на взрослого страуса. И хочется ему, чтобы всё на свете было хорошо при помощи того, что голова кладётся под крыло и думает о совершенстве, закрыв глаза. И хочется, чтобы ничего не происходило такого, на что нужно тратить душу, нервы, сердце.

Так вот для тех, кто не хочет нравственных затрат, существует и соответствующая литература. Там всё на месте. Там зло маленькое, как муха, а добро большущее, как лист липучки. И с самого начала муха вязнет в этом листе, и с первой строчки ей хана. Там зло глупое, как пень, а добро умное, как лисица. А лисица любой пень обдурит.

Бывают книги, наполненные подобием страстей, подобием борьбы, подобием любви. Подобие борьбы приводит к подобию победы, и кажется, будто всё это – настоящее.

Но мы умеем читать. Мы понимаем, что чтение – это не просто составление слов из букв, это – удивительное дело, которое делает читающего соучастником событий и тайн, действий и чувств.

Есть книги, которые нам известны ещё до того, как мы их прочтём. Мы знаем, чем они начинаются и каков их конец. Но мы проникаем в эти книги всякий раз как первопроходцы. Они ведут нас по своим странным дорогам – знакомым и всё-таки незнакомым, и приводят к своим тайнам, известным нас с детства. Мы проходим их прилежно и послушно. Но каждый раз мы видим подробности этих дорого по-новому.

И чем меньше мы тратим себя на этих дорогах – тем меньше видим.

Добро всегда побеждает зло, и никому ещё это не надоедало. Но добро – не липучка для мухи. Добро – это то чувство, которое вызывает у нас книга. Мы оплакиваем героя, и это – добро. Мы хохочем над глупостью, и это – тоже добро. Мы сочувствуем неудачнику, презирая негодяя, симпатизируя простодушию, - и всё это добро, которое побеждает зло.

Книги – как люди. Их нужно понимать, принимать или остерегаться.

Но мы умеем читать. Мы умеем тратить себя на дорогах книг.

Мне кажется, книги делают за нас то, что не сделали мы потому, что не сумели. Они видят то, что увидели бы мы сами, если бы были внимательнее.

Мы не бережём себя – ни над драмой, ни над весёлой историей потом, что книга – это жизнь, а жить, не тратясь, нельзя. Это и есть – добро, которое, бывает, припаздывает в книгах, как и в жизни, но никогда не опаздывает в нашем сердце…

Л.Лиходеев

СОЧИНЕНИЕ 1
Какие есть читатели книг - вот проблема, которую ставит Л.Лиходеев.
Рассуждая над вопросом, автор говорит о двух группах читателей. Первые - те, кто походят на "взрослого страуса", которому хочется при чтении, чтобы ничего не происходило такого, на что нужно тратить душу. Для них и существует соответствующая литература, где « зло глупое, как пень, а добро умное, как лисица». Эта примитивная литература устраивает невзыскательных читателей. А вот вторая категория – любители книг, чтение для них – «это не просто составление слов из букв, это – удивительное дело, которое делает читающего соучастником событий и тайн, действий и чувств». И все потому, что они умеют «тратить себя на дорогах книг».
Представленные примеры, дополняя друг друга, доказывают, что читатели книг бывают разными. Одни, не желая «нравственных затрат», читают литературу недостаточно глубокую, другие, со всей душой погружаясь в книгу, познают, что такое истинное добро и зло, учатся в ней находить источник нравственного совершенствования. В этом и заключается позиция автора.
Я разделяю точку зрения Л.Лиходеева. Действительно, есть две группы читателей. Недоразвитый читатель любит книжки с картинками. Его мания – комиксы и простейшая, детская литература. А есть читатели - «алмазы» (такие же редки и ценные, как алмазы): они читают не только с максимальной пользой для себя, но и другим дают возможность воспользоваться своими познаниями.
Таким образом, читатели бывают разными, и они выбирают для себя свою литературу: одни – примитивную, другие – нравственно возвышенную.
Милана

Сочинение 2
Чему учат книги? Вот проблема, которую ставит в тексте Л.Лиходеев.
Рассуждая над данным вопросом, писатель говорит о воспитательной функции книг. Во-первых, автор уверен, что читатель становится чище, лучше благодаря переживаниям, вызванным в его душе книгой. И все потому, что эмоции, которые он испытывает в процессе чтения, формируют его нравственный потенциал. Во-вторых, книги способны расширить кругозор читающего, позволяют ему увидеть нечто новое. Не случайно писатель отмечает, что «мы проникаем в эти книги всякий раз как первопроходцы». А все потому, что литература ведет « нас по своим странным дорогам – знакомым и всё-таки незнакомым, и приводят к своим тайнам, известным нас с детства».
Позицию Л. Лиходеева определить не сложно: чтение влияет на развитие интеллекта и формирует у читателей лучшие нравственные качества.
Я разделяю точку зрения автора. Действительно, наблюдая за положительными героями, читатели стараются быть похожими на них, в то время как отрицательные персонажи вызывают у них негативные эмоции. Так читающие книги и учатся различать добро и зло. Кроме того, в процессе чтения они узнают новое для себя, учатся видеть и понимать многие жизненные явления, о которых пишет автор.
Таким образом, не зря говорят, что книга – лучший друг человека, так как она учит нас и открывает дверь в новые неизведанные миры.
Даша

Текст №2.
Софья Ивановна, как я ее после узнал, была одна из тех редких немолодых женщин, рожденных для семейной жизни, которым судьба отказала в этом счастии и которые вследствие этого отказа весь тот запас любви, который так долго хранился, рос и креп в их сердце для детей и мужа, решаются вдруг изливать на некоторых избранных. И запас этот у старых девушек такого рода бывает так неистощим, что, несмотря на то, что избранных много, еще остается много любви, которую они изливают на всех окружающих, на всех добрых и злых людей, которые только сталкиваются с ними в жизни.

Есть три рода любви:
1) Любовь красивая,
2) Любовь самоотверженная и
3) Любовь деятельная.

Я говорю не о любви молодого мужчины к молодой девице и наоборот, я боюсь этих нежностей и был так несчастлив в жизни, что никогда не видал в этом роде любви ни одной искры правды, а только ложь, в которой чувственность, супружеские отношения, деньги, желание связать или развязать себе руки до того запутывали самое чувство, что ничего разобрать нельзя было. Я говорю про любовь к человеку, которая, смотря по большей или меньшей силе души, сосредоточивается на одном, на некоторых или изливается на многих, про любовь к матери, к отцу, к брату, к детям, к товарищу, к подруге, к соотечественнику, про любовь к человеку.

Любовь красивая заключается в любви красоты самого чувства и его выражения. Для людей, которые так любят, — любимый предмет любезен только настолько, насколько он возбуждает то приятное чувство, сознанием и выражением которого они наслаждаются. Люди, которые любят красивой любовью, очень мало заботятся о взаимности, как о обстоятельстве, не имеющем никакого влияния на красоту и приятность чувства. Они часто переменяют предметы своей любви, так как их главная цель состоит только в том, чтоб приятное чувство любви было постоянно возбуждаемо. Для того чтобы поддержать в себе это приятное чувство, они постоянно в самых изящных выражениях говорят о своей любви как самому предмету, так и всем тем, кому даже и нет до этой любви никакого дела. В нашем отечестве люди известного класса, любящие красиво, не только всем рассказывают про свою любовь, но рассказывают про нее непременно по-французски. Смешно и странно сказать, но я уверен, что было очень много и теперь есть много людей известного общества, в особенности женщин, которых любовь к друзьям, мужьям, детям сейчас бы уничтожилась, ежели бы им только запретили про нее говорить по-французски.

Второго рода любовь — любовь самоотверженная, заключается в любви к процессу жертвования собой для любимого предмета, не обращая никакого внимания на то, хуже или лучше от этих жертв любимому предмету. «Нет никакой неприятности, которую бы я не решился сделать самому себе, для того чтобы доказать всему свету и ему или ей свою преданность». Вот формула этого рода любви. Люди, любящие так, никогда не верят взаимности (потому что еще достойнее жертвовать собою для того, кто меня не понимает), всегда бывают болезненны, что тоже увеличивает заслугу жертв; большей частью постоянны, потому что им тяжело бы было потерять заслугу тех жертв, которые они сделали любимому предмету; всегда готовы умереть для того, чтоб доказать ему или ей всю свою преданность, но пренебрегают мелкими ежедневными доказательствами любви, в которых не нужно особенных порывов самоотвержения. Им все равно, хорошо ли вы ели, хорошо ли спали, весело ли вам, здоровы ли вы, и они ничего не сделают, чтоб доставить вам эти удобства, ежели они в их власти; но стать под пулю, броситься в воду, в огонь, зачахнуть от любви — на это они всегда готовы, ежели только встретится случай. Кроме того, люди, склонные к любви самоотверженной, бывают всегда горды своею любовью, взыскательны, ревнивы, недоверчивы и, странно сказать, желают своим предметам опасностей, чтоб избавлять от них, несчастий, чтоб утешать, и даже пороков, чтоб исправлять от них.

Вы одни живете в деревне с своей женой, которая любит вас с самоотвержением. Вы здоровы, спокойны, у вас есть занятия, которые вы любите; любящая жена ваша так слаба, что не может заниматься ни домашним хозяйством, которое передано на руки слуг, ни детьми, которые на руках нянек, ни даже каким-нибудь делом, которое бы она любила, потому что она ничего не любит, кроме вас. Она видимо больна, но, не желая вас огорчить, не хочет говорить вам этого; она видимо скучает, но для вас она готова скучать всю свою жизнь; ее видимо убивает то, что вы так пристально занимаетесь своим делом (какое бы оно ни было: охота, книги, хозяйство, служба); она видит, что эти занятия погубят вас, — но она молчит и терпит. Но вот вы сделались больны, — любящая жена ваша забывает свою болезнь и неотлучно, несмотря на ваши просьбы не мучить себя напрасно, сидит у вашей постели, и вы всякую секунду чувствуете на себе ее соболезнующий взгляд, говорящий: «Что же, я говорила, но мне все равно, и я все-таки не оставлю тебя». Утром вам немного получше, вы выходите в другую комнату. Комната не протоплена, не убрана; суп, который один вам можно есть, не заказан повару, за лекарством не послано; но, изнуренная от ночного бдения, любящая жена ваша все с таким же выражением соболезнования смотрит на вас, ходит на цыпочках и шепотом отдает слугам непривычные и неясные приказания. Вы хотите читать — любящая жена с вздохом говорит вам, что она знает, что вы ее не послушаетесь, будете сердиться на нее, но она уж привыкла к этому, — вам лучше не читать; вы хотите пройтись по комнате — вам этого тоже лучше не делать; вы хотите поговорить с приехавшим приятелем — вам лучше не говорить. Ночью у вас снова жар, вы хотите забыться, но любящая жена ваша, худая, бледная, изредка вздыхая, в полусвете ночника сидит против вас на кресле и малейшим движением, малейшим звуком возбуждает в вас чувства досады и нетерпения. У вас есть слуга, с которым вы живете уж двадцать лет, к которому вы привыкли, который с удовольствием и отлично служит вам, потому что днем выспался и получает за свою службу жалованье, но она не позволяет ему служить вам. Она все делает сама своими слабыми, непривычными пальцами, за которыми вы не можете не следить с сдержанной злобой, когда эти белые пальцы тщетно стараются откупорить стклянку, тушат свечку, проливают лекарство или брюзгливо дотрагиваются до вас. Ежели вы нетерпеливый, горячий человек и попросите ее уйти, вы услышите своим раздраженным, болезненным слухом, как она за дверью будет покорно вздыхать и плакать и шептать какой-нибудь вздор вашему человеку. Наконец, ежели вы не умерли, любящая жена ваша, которая не спала двадцать ночей во время вашей болезни (что она беспрестанно вам повторяет), делается больна, чахнет, страдает и становится еще меньше способна к какому-нибудь занятию и, в то время как вы находитесь в нормальном состоянии, выражает свою любовь самоотвержения только кроткой скукой, которая невольно сообщается вам и всем окружающим.

Третий род — любовь деятельная, заключается в стремлении удовлетворять все нужды, все желания, прихоти, даже пороки любимого существа. Люди, которые любят так, любят всегда на всю жизнь, потому что чем больше они любят, тем больше узнают любимый предмет и тем легче им любить, то есть удовлетворять его желания. Любовь их редко выражается словами, и если выражается, то не только не самодовольно, красиво, но стыдливо, неловко, потому что они всегда боятся, что любят недостаточно. Люди эти любят даже пороки любимого существа, потому что пороки эти дают им возможность удовлетворять еще новые желания. Они ищут взаимности, охотно даже обманывая себя, верят в нее и счастливы, если имеют ее; но любят всё так же даже и в противном случае и не только желают счастия для любимого предмета, но всеми теми моральными и материальными, большими и мелкими средствами, которые находятся в их власти, постоянно стараются доставить его.

И вот эта-то деятельная любовь к своему племяннику, племяннице, к сестре, к Любовь Сергеевне, ко мне даже, за то, что меня любил Дмитрий, светилась в глазах, в каждом слове и движении Софьи Ивановны.

Только гораздо после я оценил вполне Софью Ивановну, но и тогда мне пришел в голову вопрос: почему Дмитрий, старавшийся понимать любовь совершенно иначе, чем обыкновенно молодые люди, и имевший всегда перед глазами милую, любящую Софью Ивановну, вдруг страстно полюбил непонятную Любовь Сергеевну и только допускал, что в его тетке есть тоже хорошие качества. Видно, справедливо изречение: «Нет пророка в отечестве своем». Одно из двух: или действительно в каждом человеке больше дурного, чем хорошего, или человек больше восприимчив к дурному, чем к хорошему. Любовь Сергеевну он знал недавно, а любовь тетки он испытывал с тех пор, как родился.

Л.Н. Толстой

Сочинение

В чем проявляется «любовь красивая»? Вот проблема, которую ставит в тексте Л. Толстой.
Рассуждая над данным вопросом, рассказчик повествует о трех родах любви, которые испытывает человек. Один из них - «любовь красивая», ее он не считает настоящей. По словам рассказчика, во-первых, для людей, любящих так, «любимый предмет любезен настолько, насколько он возбуждает то приятное чувство», сознанием которого они наслаждаются. А все потому, что «любовь красивая» состоит из ощущения красоты самого «чувства и его выражения». Во-вторых, люди, которые любят «красивой любовью», мало думают о взаимности и часто переменяют предмет своего воздыхания. Переменяют для того, чтобы «приятное чувство любви было постоянно возбуждаемо». В этом и проявляется такой род любви.
Позицию Л. Толстого определить не сложно: для любви красивой характерно стремление влюбленного испытывать только позитивные эмоции и переживания.
Я разделяю точку зрения автора. Действительно, человек, который так любит, прежде всего, заботится о собственном наслаждении. Ему необходимо поддерживать это приятное чувство «в самых изящных выражениях». Негатив в любви не их стихия! А как же страдания, переживания, ревность, идущие рука об руку с настоящей любовью? Нет ничего этого в «любви красивой»!
Таким образом, «любовь красивая» проявляется в поверхностном, неглубоком и непостоянном увлечении.

Текст №3.
Что такое свобода?

Чтобы ответить на этот вопрос, написаны сотни книг, и это объяснимо: свобода – понятие бесконечное. Оно принадлежит к высшим понятиям человека и потому принципиально не может иметь точного определения. Бесконечное не определимо в словах. Оно выше слов.

Сколько люди живут, они будут стараться понять, что же такое свобода, и стремиться к ней.

Полной социальной свободы нет нигде в мире, экономической свободы для каждого человека нет и, судя по всему, быть не может; но свободных людей – огромное множество. Как же это получается?

В слове «свобода» содержится два разных понятия, сильно отличающихся одно от другого. По сути, речь идет о совершенно разных вещах.
Философы, анализируя это трудное слово, пришли к выводу, что есть «свобода-от» – свобода от какого бы то ни было внешнего угнетения и принуждения – и есть «свобода-для» – внутренняя свобода человека для его самоосуществления.

Внешняя свобода, как уже говорилось, не бывает абсолютной. Но внутренняя свобода может быть беспредельной даже при самой трудной жизни.
В педагогике давно обсуждается свободное воспитание. Учителя этого направления стремятся дать ребенку внешнюю свободу в школе. Мы говорим о другом – о внутренней свободе, которая доступна человеку во всех обстоятельствах, для которой не надо создавать специальных школ.
Внутренняя свобода не зависит жестко от внешней. В самом свободном государстве могут быть зависимые, несвободные люди. В самом несвободном, где все так или иначе угнетены, могут быть свободные. Таким образом, воспитывать свободных людей никогда не рано и никогда не поздно. Мы должны воспитывать свободных людей не потому, что наше общество обрело свободу – это спорный вопрос, – а потому, что внутренняя свобода нужна самому нашему воспитаннику, в каком бы обществе он ни жил.

Человек свободный – это человек, свободный внутренне. Как и все люди, внешне он зависит от общества. Но внутренне он независим. Общество может освободиться внешне – от угнетения, но стать свободным оно может лишь тогда, когда люди в большинстве своем будут внутренне свободны.
Вот это и должно быть, на наш взгляд, целью воспитания: внутренняя свобода человека. Воспитывая внутренне свободных людей, мы приносим самую большую пользу и нашим воспитанникам, и стране, стремящейся к свободе. Здесь нет ничего нового; присмотритесь к лучшим учителям, вспомните своих лучших учителей – они все старались воспитывать свободных, потому они и запоминаются.

Внутренне свободными людьми держится и развивается мир.

Что такое внутренняя свобода?

Внутренняя свобода так же противоречива, как и свобода вообще. Внутренне свободный человек, свободная личность, в чем-то свободен, а в чем-то не свободен.
От чего свободен внутренне свободный человек? Прежде всего от страха перед людьми и перед жизнью. От расхожего общего мнения. Он независим от толпы. Свободен от стереотипов мышления – способен на свой, личный взгляд. Свободен от предубеждений. Свободен от зависти, корысти, от собственных агрессивных устремлений.

Можно сказать так: в нем свободно человеческое.

Свободного человека легко узнать: он просто держится, по-своему думает, он никогда не проявляет ни раболепства, ни вызывающей дерзости. Он ценит свободу каждого человека. Он не кичится своей свободой, не добивается свободы во что бы то ни стало, не сражается за свою личную свободу – он всегда владеет ею. Она дана ему в вечное владение. Он не живет для свободы, а живет свободно.

Это легкий человек, с ним легко, у него полное жизненное дыхание.

Каждый из нас встречал свободных людей. Их всегда любят. Но есть нечто такое, от чего действительно свободный человек не свободен. Это очень важно понять. От чего не свободен свободный человек?


Что такое совесть?

Если не понять, что же такое совесть, то не понять и внутренне свободного человека. Свобода без совести – ложная свобода, это один из видов тяжелейшей зависимости. Будто бы свободный, но без совести – раб дурных своих устремлений, раб обстоятельств жизни, и внешнюю свою свободу он употребляет во зло. Такого человека называют как угодно, но только не свободным. Свобода в общем сознании воспринимается как добро.

Обратите внимание на важное различие: тут не сказано – не свободен от своей совести, как обычно говорят. Потому что совесть не бывает своя. Совесть и своя, и общая. Совесть – то общее, что есть в каждом отдельно. Совесть – то, что соединяет людей.

Совесть – это правда, живущая между людьми и в каждом человеке. Она одна на всех, мы воспринимаем ее с языком, с воспитанием, в общении друг с другом. Не нужно спрашивать, что же такое правда, она так же не выразима в словах, как и свобода. Но мы узнаем ее по чувству справедливости, которое каждый из нас испытывает, когда жизнь идет по правде. И каждый страдает, когда справедливость нарушается – когда попирается правда. Совесть, чувство сугубо внутреннее и в то же время общественное, говорит нам, где правда и где неправда. Совесть заставляет человека придерживаться правды, то есть жить с правдой, по справедливости. Свободный человек строго слушается совести – но только ее.

Учитель, цель которого – воспитание свободного человека, должен поддерживать чувство справедливости. Это главное в воспитании.

Никакого вакуума нет. Никакого госзаказа на воспитание не нужно. Цель воспитания одна на все времена – это внутренняя свобода человека, свобода для правды.

С.Соловейчик
Сочинение
Что такое свобода – вот проблема, которую ставит в тексте С.Соловейчик.
Отвечая на данный вопрос, автор приводит в пример не только свои личные мысли, но и рассуждения философов. Во-первых, он говорит о том, что свобода – «понятие бесконечное», потому что оно «принадлежит к высшим понятиям человека и потому принципиально не может иметь точного определения». Во-вторых, приводя в пример мнение философов, он дополняет свое мнение о многогранном значении слова «свобода». И все потому, что великие мыслители «пришли к выводу, что есть «свобода-от»» и «свобода-для». Думаю, что эти два понятия различаются в том, что свобода рассматривается как явление, зависящее от внешних причин, и как «внутренняя свобода человека». В этом, на мой взгляд, и заключается позиция автора.
Я не разделяю мнения С.Соловейчика, так как мне ближе трактовка этого философского термина, сформулированная в учебнике обществознания: « Свобода – это состояние субъекта, в котором он является определяющей причиной своих действий, то есть они не обусловлены непосредственно иными факторами, в том числе природными и социальными…».
Таким образом, понятие свободы - явление очень спорное, как и все, что изучается наукой философией.
Ирина

Сочинение 2

От чего зависит свобода людей? Вот вопрос, который ставит в тексте С. Соловейчик.

Раскрывая эту проблему, автор, во-первых, подчеркивает важность того состояния человека, когда он «свободен от страха перед людьми и перед жизнью. От расхожего общего мнения». И все потому, что личность, переступившая через страх, не зависит от борьбы за свободу, она уже владеет ею, так как « не живет для свободы, а живет свободно».
Во-вторых, писатель уверен в том, что «свобода без совести – ложная свобода, это один из видов тяжелейшей зависимости. Такого человека называют как угодно, но только не свободным». Уверен, что совесть не бывает личной, она для всех едина, поэтому именно она и является одним из важных элементов, от которых зависит свобода людей!

Оба эти примера, дополняя друг друга, позволяют сделать вывод, что свобода человека не может быть абсолютной, она обязательно зависит от некоторых факторов. В этом и состоит позиция автора.

Я согласен с мнением писателя, потому что если бы у человека не было внутренней свободы и совести, то он бы не был по-настоящему независимым. Именно свобода и совесть дают людям возможность быть собой и отличать добро от зла.
Таким образом, свобода человека зависит от многих факторов, но основными являются совесть и внутренняя свобода!
Егор


Текст №4.
Осколок снаряда порвал струны на скрипке. Осталась только одна, последняя. Запасных струн у музыканта Егорова не было, достать их было негде, потому что дело происходило осенью 1941 года на осажденном острове Эзеле в Балтийском море. Даже не на самом острове, а на небольшом его клочке – на косе Цераль, где советские моряки отбивали непрерывные атаки немцев.

Оборона этого полуострова войдет в историю войны как одна из ее величавых страниц. Он прославлен бесстрашием советских людей. Эти люди дрались до последней пули.

Налетали ветры, и неспокойно шумело море. Оно было блестящим и серым, как свежий разрез на свинце. Окончились северные летние ночи, но закаты, как всегда на Эзеле, медленно горели над водой, и сонно шумел сосновый лес, разросшийся на дюнах. Шум сосен не проникал в окопы. Его заглушали взрывы, свист бомб, визг мин и хватающий за сердце рев бомбардировщиков.

Война застала на Эзеле нескольких советских актеров – мужчин и женщин. Днем мужчины вместе с бойцами рыли окопы и отбивали немецкие атаки, а женщины перевязывали раненых и стирали бойцам белье. А ночью, если не было боя, актеры устраивали концерты и спектакли на маленьких полянах в лесу.
«Хорошо, – скажете вы, – конечно, в темноте можно слушать пение или музыку (если актеры поют вполголоса, а музыканты играют под сурдинку, чтобы звуки не долетали до неприятеля), но непонятно, как актеры ухитрялись разыгрывать спектакли в ночном лесу, где мрак плотнее, чем в поле или над открытой водой. Что в этом мраке могли увидеть зрители? Музыканты привыкли играть в темноте, но как же другие актеры?»

А они показывали морякам сцены из Шекспира, Чехова и «Профессора Мамлока» Фридриха Вольфа.

Но война и отсутствие света по ночам создали свои традиции и выдумки. Как только начинался спектакль, зрители наводили на актеров узкие лучи карманных электрических фонариков. Лучи эти все время перелетали, как маленькие огненные птицы, с одного лица на другое, в зависимости от того, кто из актеров в это время говорил. Но чаще всего лучи останавливались на лице молоденькой актрисы Елагиной и подолгу замирали на нем, хотя Елагина и молчала. В ее улыбке, в глазах каждый из моряков находил любимые черты, которые он давно, с первых дней войны, берег в самом надежном уголке сердца.

На Егорова зрители никогда не наводили лучи фонариков. Всегда он играл в темноте, и единственной точкой света, которую он часто видел перед собой, была большая звезда. Она лежала на краю моря, как забытый маяк. Ее не могли погасить залпы тяжелых батарей, не мог задушить желтый дым разрывов. Она сверкала, как напоминание о победе, неизменности мира, будущем покое, и, может быть, за это моряки и актеры полюбили эту звезду и прозвали ее «подругой».

Струны на скрипке были порваны, и Егоров больше не мог играть. На первом же ночном концерте он сказал об этом невидимым зрителям. Неожиданно из лесной темноты чей-то молодой голос неуверенно ответил:

– А Паганини играл и на одной струне…

Паганини! Разве Егоров мог равняться с ним, с великим музыкантом!

Егоров медленно прижал скрипку к плечу. Большая звезда спокойно горела на краю залива. Свет ее не мерцал, не переливался, как всегда. Звезда как будто притихла и приготовилась слушать музыканта. Егоров поднял смычок. И неожиданно одна струна запела с такой же силой и нежностью, как могли бы петь все струны.

Тотчас вспыхнули электрические фонарики. Впервые их лучи ударили в лицо Егорова, и он закрыл глаза. Играть было легко, будто сухие, легкие пальцы Паганини водили смычком по изуродованной скрипке. Слеза сползла из-под закрытых век музыканта, и в коротком антракте войны, в глухом лесу, где пахло вереском и гарью, звенела и росла мелодия Чайковского, и от ее томительного напева, казалось, разорвется, не выдержит сердце.

Последняя струна действительно не выдержала силы звуков и порвалась. Она зажужжала, как шмель, и затихла. Сразу же свет фонариков перелетел с лица Егорова на скрипку. Скрипка замолчала надолго. И свет фонариков погас. Толпа слушателей только вздохнула. Аплодировать в лесу было нельзя – могли услышать немцы.
Я рассказываю подлинный случай. Поэтому напрасно читатель будет ждать ловко придуманной развязки. Она оказалась очень простой: Егоров умер. Он был убит через два дня во время ночного боя. Ему не на чем было играть, и он стал обыкновенным бойцом обыкновенной пехотной части.

Его похоронили в грубой песчаной земле, когда накрапывал дождь, море затянулось туманом. На ветвях сидели мокрые синицы. Они уже привыкли к свисту пуль и только удивленно попискивали, когда пуля ударяла в ствол дерева и с листьев сыпались брызги.

Скрипку Егорова бойцы положили в футляр, зашили в старое байковое одеяло и передали летчику, улетавшему в Ленинград. Летчик сразу же набрал высоту, чтобы уйти от немецких зениток. Десятки огней вспыхивали за хвостом самолета.

В Ленинграде летчик отнес скрипку главному дирижеру Консерватории. Тот взял ее двумя пальцами, взвесил в воздухе и улыбнулся, – это была итальянская скрипка, потерявшая вес от старости и многолетнего пения.

– Я передам ее лучшему скрипачу нашего симфонического оркестра, – сказал летчику дирижер Консерватории.

Летчик – простой белобрысый парень – кивнул головой и улыбнулся.

Где теперь эта скрипка – я не знаю. Говорят, что она в Москве. Но где бы она ни была, она играет прекрасные симфонии, знакомые нам и любимые нами, как старое небо Европы, как слово Пушкина, Шекспира или Гейне. Она играет мелодии Чайковского, Шостаковича и Шапорина.

Звуки симфонии так могучи, что рождают ветер. Вы, должно быть, заметили, как он порывами налетает на вас со сцены, шевелит волосы, заставляет сердца слушателей дрожать от гордости за человека.

Поют сотни струн, поют гобои и трубы, – победа придет! Потому что не может не победить наша страна, где люди идут в бой, унося в душе звуки скрипичных песен, где так просто умирают за будущее скромные музыканты и где созданы могучие симфонии, потрясающие мир.

К. Паустовский «Струна»

Сочинение
Какова роль искусства на войне? Вот проблема, которую ставит в тексте К. Паустовский.
Рассуждая над данным вопросом, рассказчик обращается к событиям Великой Отечественной войны. Он рассказывает о воинском подразделении, которое после дневных обстрелов и бомбардировок превращалось в зрителей, а актеры, днем воевавшие и ухаживающие за ранеными, доставляли радость и удовольствие уставшим солдатам.
Особое внимание герой уделяет скрипачу Егорову, который смог совершить чудо: он сыграл на скрипке, имеющий всего одну струну! Сыграл так, что « от ее томительного напева, казалось, разорвется, не выдержит сердце» каждого слушателя. И не просто не выдержит, а позовет солдата на борьбу с ненавистным врагом!
С восхищением рассказчик повествует и об актрисе Елагиной, очаровательной девушке, которая иногда даже не произносила в сцене ни слова, а зрители смотрели на нее! Смотрели потому, что «в ее улыбке, в глазах каждый из моряков находил любимые черты, которые он давно, с первых дней войны, берег в самом надежном уголке сердца».
Оба этих примера помогают понять, что искусство на фронте служило не только источником вдохновения для солдат, но и звало их на борьбу с ненавистным врагом, который был повинен в том, что они, бойцы, были оторваны от любимых.
Позицию К.Паустовского определить не сложно: огромный вклад в победу страны над фашизмом внесло искусство, которое мотивировало, окрыляло, заставляло поверить в победу. И все потому, что не могла «не победить … страна, где люди шли в бой, унося в душе звуки скрипичных песен…».
Я разделяю точку зрения автора, потому что искусство в условиях войны выполняет важную роль: оно успокаивает и вдохновляет.
Могу сделать вывод: когда гремят пушки, музы не молчат! Они зовут на бой, призывают к победе!
Даша


Текст №5.
Это было красивое утро…

Утреннее море. Синее и спокойное. Первые дни, как я приехал в детский санаторий Совет-Квадже на Черном море. Услышали гул самолетов… Я нырнул в волны, но и там, под водой, был слышен этот гул. Мы не испугались, а начали играть «в войну», не подозревая, что где-то уже идет война. Не игра, не военные учения, а война.

Через несколько дней нас отправили по домам. Я – в Ростов. На город уже падали первые бомбы. Все готовились к уличным боям: рыли щели, строили баррикады. Учились стрелять А мы, дети, сторожили ящики, в которые складывали бутылки с зажигательной смесью, подвозили песок и воду на случай пожара.

Все школы превратились в госпитали. В нашей семидесятой школе размещался армейский полевой госпиталь для легкораненых. Туда направили маму. Ей разрешали и меня брать с собой, чтобы не оставался один дома. А когда отступали – куда ехал госпиталь, туда ехали и мы.

После очередной бомбежки запомнил груду книг среди разбитого камня, подобрал одну, она называлась «Жизнь животных». Большая, с красивыми картинками. Всю ночь не спал, читал и не мог оторваться… Помню, что военные книжки я не взял, читать о войне уже не хотелось. А вот о животных, о птицах…

В ноябре сорок второго… Начальник госпиталя приказал выдать мне форму, правда, ее пришлось срочно перешивать. А сапоги на меня не могли найти целый месяц. Так я стал воспитанником госпиталя. Солдатом. Что делал? Одни бинты могли свести с ума. Их всегда не хватало. Приходилось стирать, сушить, скручивать. Попробуйте скрутить тысячу штук в день! А я наловчился еще быстрее взрослых. Ловко получилась и первая самокрутка… В день моего двенадцатилетия старшина с улыбкой вручил мне пачку махорки, как полноправному бойцу. Покуривал. Тихонько от мамы. Воображал, конечно. Ну… и страшно… Я с трудом к крови привык. Боялся обожженных. С черными лицами…

Когда разбомбили вагоны с солью и парафином, и то и другое в дело пошло. Соль – поварам, парафин – мне. Пришлось овладеть специальностью, не предусмотренной никакими воинскими списками – делал свечи. Это похуже бинтов! Моя задача – следить, чтобы свечи долго горели, ими пользовались, когда не было электричества. Врачи не прекращали операции ни под бомбежкой, ни под обстрелом. Ночью только закрывали окна. Завешивали простынями. Одеялами.

Мама плакала, а я все равно мечтал сбежать на фронт. В то, что меня могут убить, не верил. Послали однажды за хлебом… Чуть проехали, начался артобстрел. Били из минометов. Сержанта убило, возницу убило, меня контузило. Потерял речь, а когда через какое-то время заговорил, все равно осталось заикание. Оно и сейчас у меня есть. Все удивлялись, что я остался живой, а у меня было другое чувство – разве меня могут убить? Как это меня могут убить? Проехали мы с госпиталем всю Беларусь, Польшу… Я выучил польские слова…
В Варшаве… Среди раненых оказался чех – тромбонист Пражской оперы. Начальник госпиталя обрадовался ему и, когда тот пошел на поправку, попросил пройти по палатам, поискать музыкантов. Оркестр получился отличный. Меня научили играть на альте, на гитаре научился уже сам. Мы играли, а солдаты плакали. Играли мы веселые песни…

Так доехали до Германии…

В разбитом немецком поселке увидел: детский велосипед валяется. Обрадовался. Сел и поехал. Хорошо так идет! Я за войну ни одной детской вещи не видел. Забыл, что они где-то есть. Детские игрушки…

С. А. Алексиевич
Сочинение
Почему детство ребят в военное время было наполнено трудом ? Этот вопрос ставит в тексте С.А.Алексиевич.
Повествование идет от лица героя, который рассказывает о своем военном детстве, когда он работал в госпитале помощником санитара. Во-первых, мальчик не боялся никакой работы: он стирал и сушил бинты, лучше многих взрослых скручивал их по тысяче штук в день, крутил раненым самокрутки, подносил воду. И все для того, чтобы быть полезным взрослым. Во-вторых, рассказчик говорит, что овладел «специальностью, не предусмотренной никакими воинскими списками — делал свечки. Это похуже бинтов! Надо ведь, чтоб они еще и горели…» Но трудолюбивый мальчишка справился и с этим делом! И все потому, что вместе со всеми мечтал о Победе…
Позицию автора определить не сложно: детство мальчишек и девчонок было трудовым, потому что жестокая война воспитывала в детях чувство ответственности перед Родиной.
Я согласен с точкой зрения С.А.Алексеивич, потому что уверен: ребята не могли быть в стороне от общей беды, и своим трудом или участием в боевых действиях они стремились приносить пользу.
Таким образом, труд детей во время война был это их вкладом в дело Победы.
Николай


Текст №6.
Война застала меня в санатории Совет-Квадже на Черном море. Утром пошли в лес, услышали гул самолетов и начали играть «в войну», не подозревая, что где-то уже идет настоящая война.

Через несколько дней нас привезли в Ростов. На город уже падали первые бомбы. Взрослые рыли щели, строили баррикады, готовясь к уличным боям… А мы, мальчишки, сторожили ящики, в которых были сложены бутылки с зажигательной смесью, подвозил песок и воду на случай пожара.

Все школы превратились в госпиталя. В семидесятой школе размещался армейский госпиталь для легкораненых. И туда направили маму. Ей разрешили и меня взять с собой. Куда ехал госпиталь, туда ехали и мы.

После очередной бомбежки запомнил груду книг среди раскрошенного камня, подобрал одну, она называлась «Жизнь животных». Большая, с красивыми картинками. Всю ночь не спал, читал и не мог оторваться… Попался бы сейчас Брем, купил, не задумываясь. Очень картинки помню…

В ноябре сорок второго начальник госпиталя приказал выдать мне форму, правда, ее пришлось срочно перешивать. А сапоги на меня не могли найти целый месяц. Так я стал воспитанником госпиталя. Что делал? Одни бинты могли свести с ума. Их не хватало. Приходилось стирать, сушить, скручивать. Попробуйте скрутить тысячу штук в день! А я наловчился делать то быстрее взрослых. Потому, наверное, так ловко получилась и первая самокрутка, когда старшина, пряча улыбку, вручил мне пачку махорки, как полноправному бойцу. Покуривал (смеется)… тихонько от мамы… Хотелось скорее стать мужчиной.

Когда разбомбили вагоны с солью и парафином, и то, и другое в дело пошло. Соль — поварам, парафин — мне. Пришлось овладеть специальностью, не предусмотренной никакими воинскими списками — делал свечки. Это похуже бинтов! Надо ведь, чтоб они еще и горели…

Мама плакала, а я все равно мечтал сбежать на фронт. В то, что меня могут убить, не верил. Послали однажды за хлебом… Чуть проехали, начался артобстрел. Били из минометов. Сержанта убило, возницу убило, меня контузило. Долго не разговаривал, а когда вернулась речь, заикался.

А это уже в Польше… Среди раненых оказался чех — тромбонист Пражской оперы! Начальник госпиталя обрадовался ему и, когда тот пошел на поправку, попросил пройти по палатам, поискать музыкантов. Оркестр получился отличный. Меня научили играть на альте, на гитаре научился уже сам. Мы играли, а солдаты плакали… Может, поэтому и стал после войны музыкантом.

В разбитом немецком поселке увидел: велосипед валяется. Обрадовался. Сел и поехал. Хорошо так идет! Я за войну ни одной детской вещи не видел…

С. А. Алексиевич

СОЧИНЕНИЕ
Как помогали дети взрослым во время войны? Вот проблема, которую ставит С. А. Алексиевич в тексте.
Рассуждая над этим вопросом, рассказчик повествует о своем личном вкладе в победу. Совсем еще мальчишкой, он «стал воспитанником госпиталя»: стирал и скручивал бинты, помогал раненым делать самокрутки, играл в оркестре. Для героя все это было по силам, так он жаждал помогать взрослым. Так же рассказчик говорит, что ему «пришлось овладеть специальностью, не предусмотренной никакими воинскими списками», он изготавливал свечки, так необходимые госпиталю. Что было, как выразился герой, «похуже бинтов!» Но никакие трудности не пугали мальчишку, мечтающего о фронте.
Оба примера, дополняя друг друга, позволяют понять, что дети в годы войны стремились ни в чем не отставать от взрослых.
Позицию автора определить не сложно: маленькие граждане страны изо всех сил стремились во всем помогать старшим.
Я полностью согласна с мнением писателя. Война заставила работать не покладая рук не только взрослых, но и детей. Отложив недочитанные книжки и школьные учебники, юные патриоты взяли в руки винтовки и гранаты, стали сынами полков и медсанбатов. Они выполняли боевые задания с ловкостью, смекалкой, присущей только детскому возрасту. Война отняла у детей дом и детство, и суровые командиры, нарушая инструкции, скупые строки которых не предусматривали солдатскую нежность, зачисляли мальчишек рядовыми.
Таким образом, в годы войны дети наравне со всеми трудились, принося огромную пользу воюющей стране.
Анна

Сочинение

Как война влияет на детей? Этот вопрос в качестве главного ставит С. А. Алексиевич в своём тексте.
В тексте описывается судьба двенадцатилетнего мальчика, чьё детство омрачила война. Герой-рассказчик «стал воспитанником госпиталя», «солдатом». Он лучше взрослых освоил искусство скручивать не только бинты, но и самокрутки. Вряд ли бы мальчик научился всем этим далеко не детским вещам, если бы не война.
С этим описанием ярко контрастирует реакция героя-рассказчика на валяющийся в разбитом немецком посёлке детский велосипед: «Обрадовался. Сел и поехал. Хорошо так идет!» Значит, всё-таки осталась в мальчике частичка ребячества, несмотря на то что он «забыл, что они [детские игрушки] где-то есть».
Эти два ярких намеренно противопоставленных примера-иллюстрации помогают нам выявить мнение самого писателя по поставленной проблеме.
Позицию автора определить не трудно. Война лишает детей их детства и заставляет рано повзрослеть.
Я полностью разделяю точку зрения С. А. Алексиевич, потому что детство есть чисто познавательно-созидательный период жизни человека. Взросление же происходит тогда, когда ребёнку приходится столкнуться с событием, противным человеческому разуму. Отсюда можно провести параллель: война – разрушительное явление, следовательно, «взрослое» и ребёнок, столкнувшийся с ним, уже не будет прежним.
Таким образом, война влияет на детей отрицательно, нарушая их естественный процесс становления как полноценных людей.
Антон

Текст №7.
С возрастом утрачивается азарт и в чтении. Видимо, не ждутся уже те потрясающие, давние открытия, которые происходили при чтении «Робинзона Крузо», «Острова сокровищ», «Борьбы за огонь», «Всадника без головы» и «Робина Гуда», книг Гюго, Майна Рида, Фенимора Купера, не открывается дальняя земля, а может, и планета, где жили и озоровали похожие на тебя Томас Сойер и Гек Финн, где…

Ах, как много утрачивается из того, чему ты доверялся, чем восхищался в детстве, юности и былой обобранной до нитки молодости. Все чаще тянет перечитать что-нибудь из родной классики, еще и еще подивиться провидческому дару наших гениев: Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского. Ныне охотней читаются письма, дневники, статьи и книги о жизни и деяниях наших Великих соотечественников. Читая их, еще и еще поразишься и погорюешь о том, что вещие их слова не везде, не всеми услышаны и так мала отдача от их титанического труда. Все кажется, что они рано родились, не в то время мятежно и дерзко мыслили, шли на эшафот и костер за нас, за наше будущее. В дремучей тайге невежества, указуя нам просвет впереди, не напрасно ль они усердствовали и надрывались?

«Поэты не бывают праведниками, потому не бывают и отступниками. Проповедники и праведники должны быть всегда на высоте — таков их, извините, имидж. Столпник не может позволить себе кратковременного сошествия в кабак ради встречи со старым другом. А у поэта и „всемирный запой“ случается. Поэт „бывает малодушно погружен в заботы суетного света и среди детей ничтожных мира бывает — всех ничтожней он…“ Поэт столь же мучительно противоречив, как сама жизнь, даже не столь, а более — в нем жизнь многократно усилена, увеличена, его подъемы выше среднечеловеческих, а спады тоже „не как у людей“. Поэт не исповедник, а сама исповедь. „Святой, обращаясь к нам, начинает сразу с небесной истины, а поэт — с земной правды“».

Эта длинная цитата из письма поэта Кирилла Ковальджи, помещенного в журнале «Континент». Марина Кудимова, поэтесса и довольно активный деятель на ниве современной, растерянно пятящейся культуры, написала и напечатала в «Континенте» № 72 статью, в которой довольно резко раскритиковала Владимира Высоцкого, а заодно и его предтечу, Великого русского поэта Сергея Есенина. Сделала она это напористо, уверенно, не без публицистического задора, обвинив и учителя, и ученика в расхристанности, не случайно-де их прибежищем сделался блатной мир.

Оно вроде и правильно. Сам я и мое поколение, в большинстве своем, приобщилось к Есенину, а затем следующее поколение — к Высоцкому через «тонное» пение солагерников и соокопников, через альбомчики тридцатых годов, а современники — через хрипатые, ленту рвущие магнитофоны, зачастую не зная, чьи тут искаженные, но все равно певучие и складные стихи, чьи тут песни, выкрикиваемые хриплым голосом под гремящую гитару. Главное, думал я, и Ковальджи в своем письме так же подумал: люди, не читающие ничего, приобщались к поэзии. Пусть кому-то она покажется и грубой, и примитивной, и безыдейной, но через нее и через них, Есенина и Высоцкого, в мир поэзии отчалила и уплыла масса народу. Вполне может быть, что они, эти «темные» массы, как и я Майн Рида, не смогут ныне и не захотят больше читать кумиров своей юности — «прошли их», а читают Бодлера и Вийона, Тютчева и Ахматову, Рильке и Данта, Хименеса и Ду-фу — и помогай им Бог! А я вот говорил и говорю еще раз спасибо родному Никитину за хрестоматийный стишок «Звезды меркнут и гаснут», который стал для меня путеводной звездой в безбрежный, радугой-дугой светящийся, вечно волнующийся океан поэзии! Кто, что были бы мы без поэзии и музыки?

В.П. Астафьев
Ваш ответ
Tuesday the 19th. Все права защищены
Условия перепечатки материалов сайта | По вопросам сотрудничества и размещения рекламы: kapkani-ege@ya.ru