Почивалин Николай «На природе»

Товарищ купил «Жигули», с трудом дождался, когда кончится зима, и теперь переживал свой медовый авто-месяц. Высокий, носатый, чернобровый, с пышной, почти сплошь седой шевелюрой — словно окунул ее в снег и за¬был встряхнуть,— он с порога нетерпеливо объявил:
— Едем смотреть весну. Все, быстро, быстро!..
Было начало мая — лучшая пора года, когда все первозданно свежо и ярко. Разматывалась серо-фиолетовая под ласковыми предзакатными лучами асфальтовая лента трассы; к самым кромкам ее, обтекая кюветы, прибивали изумрудные волны травы; по обе стороны зеленели моло¬дой листвой ольха, осины и березы, нечасто, как белые вспышки, мелькающие меж темных стволов; выкинули, наконец, еще слабый, с желтинкой лист стариканы-дубы, и в похолодавший было воздух тотчас хлынули животвор¬ные потоки тепла. Хороши окрестности нашей Пензы: едва отбегут назад окраинные, с вишневыми и яблоневыми садами дома, и сразу на много километров потянутся при¬городные рощи, полные птичьих голосов, с извилистыми руками и тихими заводями старицы Суры,— не только красота извечная, по и могучие фильтры природы...
Павел Иванович, так звали товарища, поставил маши¬ну на обочине дороги. Пока он, священнодействуя, сма-хивал тряпочкой с ее вишневой поверхности несуществую¬щую пыль, запирал и постукивал ботинком но скатам, я уж был в роще. По двум недавно срубленным, сырым, про¬гибающимся под ногами осинкам миновал звонкий узкий ручей, который и перешагнуть можно,— бытует у лас, к сожалению, эта беспечная тороватость: чуть что, и вали с маху, не куплено!.. Как дикарь или зверюга лесовик, я брел, срывая, растирая в пальцах и втягивая ноздрями то пресный запах осинового листка, то горьковатый — бере¬зового, то влажный и сладкий еще не зацветшей меду¬ницы. В прогалах между деревьями голубело высокое вешнее небо; лопотала на своем младенческом языке листва; звонко тренькали синицы, излетан и подныривая под вет¬ви,— чувствуя, как нисходит на тебя ощущение покоя, умиротворения, я заулыбался. Прочитал подавно статью-совет о саморегулировании нервной системы; статья ум¬ная, полезная, но автору следовало бы пополнить ее еще одним способом саморегуляции — вот этим, древнейшим и безотказным!
И вдруг энергично идущий во мне процесс отлаживания нервной системы прервался.
На обширной поляне, устланной нежнейшим зеленым ковром, нелепо чернели островерхие кучи мусора — так ссыпают самосвалы. Трава вокруг была придавлена, прямо к трассе вела узорная, уже накатанная шинами колея. От неожиданности, чуть не ступив в ближнюю под дубом кучу, я остановился; современное дополнение к пейзажу в первую секунду вызвало даже не досаду, она пришла по¬том, а какое-то ощущение нечистоплотности, почти гадли¬вости — как если бы посадил на белоснежную рубашку сальное грязное пятно.
— Вот ведь разгильдяи чертовы! — ругнулся подоспев¬ший и вставший рядом Павел Иванович.— Не могли три лишних километра проехать — до свалки!
Действительно, до специально оборудованной за горо¬дом, на открытом мосте, и постоянно дымящейся свалки недалеко, дорога к ней асфальтирована, так пет же, устро¬или филиал свалки и тут! И чудесном уголке, куда по суб¬ботам и воскресеньям горожане приезжают и приходит от¬дыхать в любую пору. Зимой — когда сахарные, не запо¬рошенные фабричной копотью снега здесь исполосованы лыжней; летом — вытягиваясь цепочкой по узким тени¬стым тропкам, ведущим к старице, в которую еще не сли¬вают никакой дряни; осенью, наконец, под спорыми дож¬диками,— собирая грибы, которых почему-то, правда, ста¬новится все меньше... Куча, у которой в выразительном молчании мы стояли, появлением своим была обязана шо¬феру швейной фабрики. Разноцветные обрезки тканей, осколки пуговиц, целые вороха мятых, забракованных, ве¬роятно, бумажных впрок, что прикрепляются к готовым изделиям. Большая часть других куч была явно строитель-ного происхождения: поломанная дранка, битое стекло, куски штукатурки и обрывки обоев; посреди этого развала, как дзот, высилась глыба намертво схваченного цемента — какая-то бригада на какой-то стройке сротозейничала, во¬дитель избавился от нее где поближе...
Что-то в настроении нашем невозместимо убыло; пере¬брасываясь пустыми, ничего не значащими фразами, мы отвернули от поляны, чтобы и не видеть се больше,— не лучшая, пассивная позиция, но что же еще оставалось делать? Поймать бы с поличным одного такого механизи¬рованного осквернителя, хотя бы номер машины записать!.. Если рекомендованное ученым саморегулирование и продолжало работать, то в обратном порядке: било но нервам досадой, обидой, тягостным недоумением. Ну как же так? Ведь они, побывавшие туг шоферы, люди как люди и, на¬верное, неплохие работяги. Как все, любят своих детей, дарят женам по праздникам цветы, заботливо, возможно, ухаживают на своих дачах за каждой яблонькой. 11 как могут они же, вылетев за город, украдкой, воровато сва¬лить мусор — гадить там, куда усталые люди приходят как на свидание?..
— К сосенкам сходим? — коротко предложил Павел Иванович.
— Пошли.
До сосновых посадок было рукой подать. Места тут, в общей сложности, низменные, пойменные, поросшие ду¬бом—пореже и сплошь — чернолесьем; молодой соснячок, к которому мы направились,— это давний эксперимент ка¬кого-то энтузиаста из лесничества, и хотя на удачно вы¬бранном, несколько возвышенном участке сосны прижи¬лись, опыт на том и кончился. Четкий, как солдатское по¬строение, их темно-зеленый квадрат возникал на повороте всегда неожиданно, радовал глаз. И удивительно, что ка¬ких-нибудь две-три сотни юных сосенок создавали свой микроклимат, свою фауну: в медовый настой разнотравья внятно входил густой смолистый дух, мгновенно наполняя легкие целебной свежестью; на свой, строговатый манер была убрана в ровных рядах и земля: пружинящим под ногой серо-зеленым настилом хвои, из-под которого, как и в настоящем бору, не однажды уже проклевывались об¬рызганные росой и облепленные иголками крохотные сли¬вочные маслята.
Ошеломленные, мы разом остановились, словно очути¬лись на краю пропасти.
Сосенок не было.
На образовавшейся плешине жалко— как зубья отслу¬жившей расчески—торчали золотистые с прозеленью колья; иные на них были аккуратно срезаны пилой, дру¬гие наискось срублены топором, третьи, надломленные и выкрученные, белели мелкой, словно раздробленные кости, щепой. Как ураган пронесся— все исковеркав и раскидав! Сиротливо оставшиеся после этого рукотворного бурелома три-четыре сосенки с гонкими искривленными стволами уцелели только потому, что кому-то статью не угодили.
— Всё па елки перепели.— Павел Иванович горестно покачал седой головой.— Как же — опаски нет, охраны никакой. Душонки рублевые!
По профессии столяр-краснодеревщик, знающий цепу любому дереву, он поднял сосновую ветку, подержал ее п своих крупных мастеровитых руках, будто прикидывая, куда ее можно употребить, пристроить, и бережно положил снова.
Срубленных веток, сучков валялось множество, по ис¬ходящий от них слабый запах теперь воспринимался по-другому: так скорбно пахнут сосновые лапы, положенные на последнюю домовину человека.
Ну что можно туг поделать, как остановить это бед¬ствие? Ловить и сажать виновных в тюрьмы, как посту-пают, кажется, в Болгарии? Рубить руки, как когда-то безжалостно отрубали их у воров в Турции? Водить свя-занных по улицам под градом плевков и тычков, как в ста¬рину водили на Руси конокрадов?.. Мы горячо радуемся, что наконец с размахом, по-государственному решен ком¬плекс вопросов по охране природы Байкала, что так же решается проблема защиты Балхаша; верим, что опять, как прежде, будет чистой наша песенная Волга, что рано или поздно на всех заводских трубах, сколько бы их сейчас ни дымило, будут установлены дымо- и газоуловители,— стра¬на расходует на эти цели миллиарды рублей, и мы но жа¬леем их. Но природа — это не только Байкал, Волга и Бе¬ловежская пуща, она кроме них и тысячи малых, подчас безымянных речек, без которых нет и не станет полновод¬ных красавиц; и одно, неделимое па районы и области пебо над ними; и скромные, наподобие нашей, пригород¬ные рощи. Государство по может, не в силах следить за каждым деревом, если за ним по будет следить каждый из нас. Нельзя всю пашу огромную и прекрасную землю объявить заповедной,— любой из нас должен объявить та¬кой заповедник в душе своей! Только так, ибо при всех других условиях внукам и правнукам своим мы оставим, говоря обобщенно, одни пеньки.
...Не сговариваясь, помрачнев, мы напрямую вышли к трассе.
Поджидая, пока Павел Иванович откроет дверцы маши¬ны, я закурил; со сложным чувством прощаясь, за что-то винясь и па что-то надеясь, посмотрел на рощу. Привычно прикрыв листвой следы, оставленные существами разум¬ными, она дышала покоем, и над ее зеленой чащобой обе¬щая назавтра погожий день, разливался чистый малино¬вый закат.
«Жигуленок» резво взял с места; мелькнул и отскочил назад на тонких железных ходулях внушительный транс¬парант: «Берегите лес — своего друга». 1968