Ломбина Тамара "Дед Хиба из домика у моря"

Гришка чуть не умер со смеху, когда увидел на пороге рядом с отцом, "упакованным" в американскую джинсу, маленького, худого до прозрачности деда Антипа.
Внук впервые увидел деда. Отец обычно сам ездил на недельку-другую к родителям, а Гришка с матерью ежегодно укрепляли слабое здоровье на море. Правда, дед тоже жил у моря. Но мама говорила, что ребенка в "колхоз", где сплошные мухи и инфекция, она не повезет. Гришка даже представлял себе эту "колхозную" инфекцию этакой большой зеленой мухой с железными челюстями. Но через минуту Гришке было уже не до смеха, когда он понял, что отец вел деда с этим обшарпанным маленьким чемоданом мимо пацанов во дворе. Самое ужасное, что, кроме чемодана, дед держал в руках еще и узелок неопределенно-старого цвета. И уж совсем скис внук, когда узнал, что дед будет жить в его комнате.
А комната у Гришки была что надо. Родители часто бывали за границей, и мальчишки умирали от зависти, глядя на его музыкальный центр, привезенный прямо из Японии. Гришка, одним словом, был недоволен и не скрывал этого.
- Музыка ему, видишь ли, мешает, - зло шипел он на всю квартиру, когда отец сказал, что деду в его возрасте слушать с утра до вечера эту грохочущую музыку невмоготу.
Но дед тут же засуетился:
- Ничого, ничого, нехай слухает.
- О, господи! Теперь и друзей не приведешь: "нехай слухает", - опять не захотел прятать своего раздражения внук.
- Ты только посмотри на этого профессора русской словесности, - отвесил отец затрещину сыну.
- Не терроризируй ребенка, - вступилась Лия Сергеевна, - ему трудно привыкнуть к чужому... почти чужому человеку.
Когда родители уходили из дому, дед садился в уголок дивана, закрывая спиной то, что доставал из своего узелка, и рассматривал, вздыхая, перебирал по часу секретные драгоценно­сти. Гришке очень хотелось заглянуть через дедово плечо, но самолюбие заставляло прятать интерес. Он, чтобы отвлечься, нарочно придумывал для себя что-нибудь посмешнее: у деда там дохлые крысы. Нет! У него там протезные челюсти всех его приятелей, которые давным-давно поумирали. "А вдруг там именной пистолет?" - мелькнула догадка, ведь дед был героем на войне. Гришка смотрел на спину деда, которая, казалось, вибрировала от громкой музыки, и потихоньку все прибавлял и прибавлял звук. Аж стекла тряслись во всей квартире - кайф! Наконец, старый не выдержал, повернул к внуку сморщенное маленькое личико и что-то сказал в его улыбающееся лицо. Гришка нажал на "стоп" и услышал:
- Хиба ж так можно, сынка?
С этого момента внук неизменно называл его за глаза только дед Хиба.
Однажды мама, чуть гнусавя, обратилась к отцу:
- Георгий, ты бы посоветовал деду положить деньги за дом в банк. Опасно держать их в этом узелке. К мальчику приходят друзья. Всякое может случиться. Гришенька, ты не замечал... - Лия Сергеевна запнулась, - дед при тебе не считал деньги? Он, наверное, и не знает, что существуют банки...
- Может, мне проверить, что он прячет в том мешке? - предложил Гришка свои услуги.
- Ты с ума сошел! - с возмущением воскликнула мать. - Не хватало еще нам по его узелкам лазить.
Гришка мучительно стеснялся деда. Он уже никого не приглашал к себе в гости. А ведь в его комнате было так здорово - он всю ее обклеил плакатами рок-групп.
Теперь же дед на диван поверх пледа положил панёву - какую-то тряпку, которую должно быть вручную соткали еще при царе Горохе, и, словно прячась, то сидел, то лежал на этом островке в углу дивана.
- Странно, - думал Гришка, - вот когда родители входят в комнату, она только наряднее становится от ярких маминых халатов, а этот Хиба как болячка торчит. Хотя его почти и не видно на диване - какой-то дохлый.
Однажды за обедом бес любомудрия боднул так-таки Лию Сергеевну в ее пышный бочок.
- Антип Макарыч, а сколько сейчас стоит дом у моря? - произнесла она, с удивительным искусством перевирая имя деда. - Да, кстати, вы бы положили деньги свои в банк. А то к Гришеньке мальчики приходят, мало ли что. Или давайте я их положу в закрывающийся ящик секретера.
- Деньги? - не понял вначале дед. - А-а, гроши? Яки таки гроши? - растерянно и испуганно спросил дед.- В мэнэ нэма ни яких грошив.
Лия Сергеевна поджала и без того узкие губы:
- Нам ваши деньги не нужны. Хотя, как вы заметили, мы питаемся с рынка и после поездки за границу еще не расплатились с долгами. Но на ваши деньги никто не покушается.
- Та хиба ж я, - залепетал невнятно дед, но сноха выскочила из-за стола и побежала рыдать, потрясенная человеческой неблагодарностью. Зачем он ей был нужен, этот старый идиот? Что ей, больше делать нечего, как мыть и убирать за ним, вы­слушивая эти дурацкие "хиба"?
Вечером отец зашел в комнату сына, неожиданно заинтересовался его школьными успехами, а потом присел на краешек дивана, на котором лежал дед. Отец был такой огромный, чубатый, красивый, а дед так мал и худ, что диван практически оставался свободным.
Отец прокашлялся:
- Тато... папа, ты не обижайся, она очень слабенькая, у нее нервы. А у нас сейчас действительно туго с деньгами, мы вот и подумали: одолжим у тебя часть денег за дом.
Он замолчал, глядя в маленький, как у ребенка, затылок отца, на котором от мощного дыхания сына, словно серебряный пух, шевелились седые волосы. "Спит, что ли? - подумал он.- Черт бы побрал эти деловые разговоры".
Гришка что-то слушал в наушниках и балдел. Отец на цыпочках вышел из комнаты.
Дед молча пролежал все то время, пока внук не дослушал до конца диск. Видимо, уснул. На потертом чемоданчике лежал таинственный узел. Внук снял наушники и, неслышно ступая, взял узелок и подошел к своему столу. Он оглянулся на деда: его сухонькая спина была все так же неподвижна. Необычный азарт овладел мальчиком. Он чувствовал, наверное, то же, что чувствует кладоискатель, когда лопата ударится обо что-то твердое. Брезгливо скривив рот, он развязал узел. В нем были старые фотографии. Их-то, наверное, дед каждый день и разглядывал. С фотографий смотрели все больше молодые и незнакомые люди. Их позы были смешны и нарочиты, но лица, а особенно глаза, были по-детски наивны и чисты. В целлофановом пакете была завернута огромная пачка денег. "Вот это да! - подумал Гришка. - Хиба-то придуряется под нищего старичка, а у самого вон какая прорва денег. Одну красненькую надо спрятать, этот старый огрызок и не заметит..."
"Черте что, - вытаращил глаза Гришка, - что это, царские, что ли, деньги?" На странных бумажках он прочитал: об-ли-га-ции. Мальчишка неловко сунул бумажки назад в пакет.
Потом он увидел еще один узелок. Это был видавший виды носовой платок. "Тут-то они и есть", - улыбнулся довольно Гришка. Платок был завязан очень туго, внуку пришлось изрядно попотеть, прежде чем неподатливый узелок развязался. И тут из рук потрясенного Гришки на стол, на его диски, на его гордость - гитару, привезенную отцом из Испании, на мамин любимый ковер посыпалась... земля.
- Ах ты, черт, - выругался Гришка, - чокнутый дедуля-то попался. Кто узнает, какое золото он в своих узлах прячет, засмеет.
Он бросился на кухню за совком и веником. В гостиной на диване лежала с мокрым полотенцем на голове несчастная мать. Отец виноватым псом сидел у нее в ногах.
- Я не обязана кормить, поить, убирать за ним, - услышал Гришка негодующий голос матери. Родители его даже не заметили. Гришка смел всю землю в совок, высыпал в унитаз и смыл. Потом небрежно завязал дедов узел и бросил его на чемодан. Продолжать поиски расхотелось. Платочек остался лежать на полу, и Гришка раздраженно поддел его ногой.
- Боже ж мий, божечки, - разбудили внука ни свет, ни заря причитания Хиба. - Иде ж воны еи девалы, супостаты окаянные? - дед держал платок в руках, и по его старым, морщинистым щекам текли мелкие слезинки, а он прижимал грязный платок к груди.
- Ты чего? - недовольно буркнул внук. За окном кричали какие-то утренние птицы, а дед продолжал причитать свое: "Боже ж мий".
- Земли тебе, что ли, надо? Я тебе ведро принесу, нашел, о чем плакать! Ну, люди, - внук зло перевернулся в постели на другой бок.
- Сынка! - неожиданно сильно затряс дед внука за плечо. - Куда ты еи дел?
- Ты че, дед, свихнулся? - окрысился выведенный из себя Гришка.- На кой черт она тебе сдалась в пять часов утра, - ткнул он пальцем в будильник.
- Та це ж с Аннушкиной могилки! Я ж думал, як шо, чтоб на мою могилку насыпали, коли не сможете нас двойко поховать. Сынка! - совсем жалобно, по-детски заплакал дед. - Куды ты еи подевал?
- Не знаю, - буркнул внук, чувствуя, что горе деда не так уж смешно, как показалось вначале. Тут же разозлился на себя, а потом на деда: кто его звал, пусть бы так и сидел у могилки. И чтобы не слушать больше причитаний, он включил наушники и только смотрел сквозь грохот металла, как дед покачивается из стороны в сторону. Вот даже под музыку стало получаться.
...Второй раз разбудил Гришку уже визгливый крик матери:
- Куда это вы собрались? Между прочим, вы продали дом, который принадлежал не только вам, но и матери, значит, там есть и доля наследства Георгия.
- Якого Егория... ах, Герасика?..
Тут Гришка вспомнил, что он как-то увидел у отца в паспорте другое имя, не то, каким его называла мама. Там было написано: Герасим. Действительно, зачем ему такое деревенское отчество? Он тоже запишется Георгиевичем.
- Вы мне зубы не заговаривайте, - наступала мать, - по закону часть денег принадлежит сыну, и любой суд их при­судит.
- За який дом? - прижимая к себе узелок, испуганно отвечал дед. - Вы колы менэ до сэби позвалы, так я хату Ткаченчихи подарував. У еи сын у Авганистану сгинув, а сношка с тремя диточками приихала, а у бабкиной хатыни уже старший со своей семьей да воны с дидом, вот я и подарував.
- Как это - "подарував"? - взвизгнула мать, передразнивая деда.- Вы что же, и дарственную оформили?
- Яку таку дарственну?..
- А я, значит, тут за ваше дурацкое "спасибочки" на вас месяц чертоломила? - наступала на деда грозная в своем кроваво-красном халате Лия Сергеевна. Гришке почему-то вспомнилось, что у мамы в паспорте тоже записано: Лидия Степановна.
- Я сама должна была ютиться, сына мучили - ни гостей не пригласи, ни друзей не приведи.
Дед неожиданно быстрым движением положил чемоданчик на стол.
- Осторожно, полировка, не в хлеву живете, - прошипела мать.
Дед достал из кармашка большие часы на цепочке, положил их на стол и, согнувшись, словно постарев на тысячу лет, вышел, оставив открытой дверь.
- Гришка! - задохнулась мать. - Глянь-ка, золотые! Хиба-то наш "подарував" - миллионер подпольный. Тоже мне, дуру из меня делает. Сейчас никто и никому ничего не дарит. Тут все двести граммов будут, - взвешивала она часы на руке, - отцу-то не рассказывай, надо как-то поаккуратнее сообщить про отъезд Хиба.
Мать так близко поднесла к лицу часы, пытаясь их разглядеть, что, казалось, она их нюхает. Гришке стало почему-то противно. Он сам себе стал противен.
- Ге-ор-ги-ев-ско-му ка-ва-ле-ру...- читала по складам мать надпись, сделанную на внутренней крышке часов. Гришка смотрел во двор, через который, еле волоча ноги, уходил от Гришки навсегда - внук это почувствовал - неожиданно ставший родным дед.
- Дед! - закричал он что есть мочи в окно. - Де-да, дед, де-душ-ка!..