Ломбина Тамара "Валерка-старенький и Валерка-новенький"

В десятом доме появился мальчишка. Звали его Валерка. Но один Валерка во дворе уже был, поэтому приезжего стали звать Валерка-новенький. Однажды он вышел во двор с роликовыми коньками. Моментально вокруг него собрались все дети. Новенький не был жадиной: все ребята стали учиться кататься. Это было здорово! До зимы так далеко, а тут - коньки. Целая неделя была отдана этому увлекательному занятию. Мамы уже ненавидели эти железки, так как у детей не успевали заживать болячки: все сияли зелеными коленками.
Самому новенькому просто некогда было встать на коньки, но он с удовольствием бегал рядом, поддерживая и страхуя начинающих конькобежцев, радуясь не меньше их.
Наташка Светлова, самая неспортивная девочка, стояла в стороне, с завистью глядя на шумную стайку ребят. Ей было тринадцать лет, и она была длинной и нескладной, как все девчонки в этом возрасте. Неожиданно для всех новенький подошел к ней и предложил покататься на роликах.
- Я не умею, - ответила Наташка, но уже протянула руки к блестящим игрушкам. Валерка сам привинтил коньки к ее босоножкам и, взяв за руку, побежал по тротуару рядом.
Наташка без конца падала, но Валерка уговаривал ее:
- Еще кружочек, и ты почувствуешь, что это совсем нетрудно!
И Наташка, сама себе удивляясь, продолжала бегать за ним на смешно разъезжающихся ногах.
Из-за поворота затарахтел мотор, и во двор въехал на своем мопеде Валерка-старенький. Новенький бросил Наташкину руку и проводил его восхищенным взглядом. А старенький сделал круг и, нарочно сбавив скорость, поехал на Наташку. Ребята застыли на месте. Все было как в кино с замедленными кадрами. Но в самый последний момент новенький оттолкнул Наташку, и она, проехав на животе по асфальту, полетела в сторону, а сам он не устоял и тоже упал, но уже в следующую минуту был на ногах и поднимал плачущую девочку. На ее колени было страшно смотреть: кроваво-грязное месиво.
- Что же делать? - всхлипывая, давясь слезами, приговаривала Наташка. - Я не переношу йода, а мамы нет дома. Что делать?
- Ничего, садись, не пищи, - твердо сказал новенький. Он довел ее до скамейки и, встав на колени, стал слизывать и сплевывать грязь с кровью.
- Не надо, что ты, - отталкивала его Наташка.
- Ой, умру, Дурсинея Тамбовская и Дон-Кихот Обманческий, - пролетая мимо, закричал злодей на мопеде.
- Ламанческий, - поправил его кто-то из ребят, но моторчик застрекотал уже за углом дома.
- Во, видела, как новенькие колешки, - улыбаясь всем своим телом, сказал новенький.
Да, оказывается, такое тоже бывает. Уж такой он был человек, этот новенький. Если улыбался, то улыбался и рот, и нос выше вздергивался, и уши еще больше оттопыривались, и руки вскидывались. Может, это было потому, что он с самого рождения жил в Италии, где его родители преподавали. А итальянцы со связанными руками, наверное, друг друга бы и не поняли - им обязательно надо жестикулировать, двигаться при разговоре, дотрагиваться до собеседника. Вот, наверное, Валерка там и объитальянился.
Наташка сидела какая-то притихшая. Сквозь слезы уже улыбалась.
- Дон-Кихот - дохлый кот, - опять, пролетая мимо, прокричал Валерка-старенький.
- Дурак ты, - тихо сказала Наташка.
С этого дня с Наташкой стало происходить что-то непонятное. Ей хотелось то плакать, то смеяться безо всякой причины. Хотелось, чтобы Валерка только ее учил кататься на роликах, но он весело кричал:
- Не все сразу, господа, по очереди, пожалуйста!
А ей хотелось без очереди всегда, и чтобы он никого больше не держал за руку. Особенно эту противную Светку, задавалу и воображалу.
Вечером она часто плакала, пугая маму.
- Заинька, что с тобой? Может, что-нибудь болит? - тревожилась мама.
- Нет, - отвечала Наташка. Но болело все-таки у нее где-то внутри. Болело то, чего нельзя было назвать. Это и не сердце. Может, душа? Наверное, это и есть душа, потому что бабушка была особенно грустной, когда говорила, что у нее болит душа за Митьку-непутевого - Наташиного дядю, который бросил на последнем курсе университет и ушел в дворники и писатели. Писателем он, может, еще и не станет, но вот вместо химика дворником уже стал.
Днем Наташка забегала иногда в соседний подъезд и подходила зачем-то к дверям, где жил Валерка-новенький. И оттого, что она это делала тайно от всех, ей было стыдно и... сладко. У Валерки звонок был не такой, как у всех: с желтенькой кнопочкой, которая притягивала к себе, как маленькое теплое солнышко. Хотелось на него нажать. Наташка боролась с этим искушением, но иногда не выдерживала и звонила. Это получалось так, как будто кто-то вместо нее это делал, а не она сама. Звонок раздавался на весь белый свет. Тогда она в ужасе ­застывала на месте, а потом неожиданно для себя самой срывалась с места и убегала. И опять было стыдно, и больно, и... сладко.
Бабушка не могла нарадоваться на внучку: не нужно было даже просить сбегать за хлебом, она сама каждую минуту спрашивала, не надо ли чего купить. Только бы была причина пробежать лишний раз мимо его окон. В дневнике запестрели "четверки" и "тройки". С последнего родительского собрания мама пришла просто убитая:
- Татуся, я тебя разве когда-нибудь ругала за отметки? Почему же мне приходится от классной руководительницы узнавать, что у тебя могут быть сплошные "тройки" за четверть? Это в седьмом-то классе.
Но больше всего мама обиделась, когда Наташка с искренним удивлением спросила:
- Разве?
Новенький учился в простой школе и в музыкальной. Поэтому виделись они с ним только по воскресеньям. Время на целую неделю замирало и не двигалось. Наташка не знала, куда себя деть. От тоски она даже стала писать стихи. Потом некоторые даже записала:

А я тебя не люблю...
А я о тебе не мечтаю.
Мне скучно - и я грущу,
Мне грустно - и я вздыхаю.
И вздрагиваю - просто так,
Когда вдруг взглядом встречаюсь.
И вовсе не ты виноват,
Что редко во сне улыбаюсь.
Что снятся мне грустные сны,
О чем-то спорю с ручьями.
Не вижу в весне весны,
Бегу навстречу... Нечаянно!

Зато в воскресенье... Как-то уж так получилось, что во всех играх Валерка подстраховывал Наташку, а если его за это упрекали, он открыто и весело смеялся:
- Так мы с ней как брат и сестра - благодаря ее коленкам породнились! - и у Наташки почему-то замирало сердце.
Однажды, когда все играли в прятки, Наташка с Валеркой забежали в один подъезд. Были сумерки, свет в подъезде еще не горел. Они затаились и, выглядывая в окно, прикасались друг к другу плечами. У Наташки закружилась голова, она закрыла глаза. Тут-то и произошло чудо: она как во сне полетела. Да-да, полетела, как птица. Тело ее было на земле, но она все-таки полетела, и в эту секунду что-то, как бабочка крылом, прикоснулось к ее губам. Наташка открыла глаза и увидела, что это Валерка, растерянно улыбаясь, провел дрожащими пальцами по ее губам. Но, встретившись с ней взглядом, он выскочил на улицу.
- Тук-тук-тук, новенький! - попался он водящему.
В это время с площадки выше этажом выскочил Валерка-старенький. Он хохотал, словно его щекотала тысяча чертей. Улюлюкая и громко топая ногами, дурашливо кричал:
- Караул, целуются!
Наташка в этот вечер непривычно рано легла спать. В полусне вспоминалось легкое трепетанье Валеркиных пальцев, и сердце опять поднимало ее куда-то высоко-высоко, где они были только вдвоем.
Малышня, которая всегда все знает, как и дворовые старушки, кричала им:
- Тили-тили тесто...
А Наташка с Валеркой старались не оставаться вдвоем, не могли даже решиться заговорить друг с другом. Правда, другое дело, когда играли вместе. Но и здесь, если их руки невольно встречались, опять Наташка чувствовала, что все вокруг исчезает и она ничего не слышит и не понимает.
Валерка-старенький кричал:
- Дура бестолковая, не умеешь играть, не берись.
Но все время старался зачем-то быть рядом с ней, то задирая обидным словом, то больно толкая в бок.
"За что он меня так ненавидит?" - думала Наташка. Но уже и сама чувствовала к нему неприязнь. Все мальчишки завидовали старенькому: такой мопед! Наташку же расстраивало то, что и у Валерки-новенького тоже загорались глаза, когда он смотрел на эту блестящую чихалку. Если кто решался попросить мопед прокатиться, старенький отвечал:
- Это вам не коньки роликовые.
Или иногда цедил сквозь зубы:
- Я по четвергам не подаю.
Но сейчас он выводил свой мопед, и они с новеньким что-то вытирали, подвинчивали, смазывали. А катался он все-таки на нем один.
Однажды Наташка столкнулась во дворе с новеньким. Они заговорили. Так... ни о чем, но было так здорово заглянуть иногда быстро-быстро, на долю секунды, друг другу в глаза. И тут, как коршун с неба, из ниоткуда возник этот злодей-старенький.
- Нас на бабу променял, - ехидно процедил "коршун". И Валерка поплелся вслед за этим ненавистным мопедовладельцем.
Несчастнее Наташки не было человека. Ей представлялось, что она попала под машину и умерла. И вот весь двор приходит с ней прощаться, пришел и он. Вытирая скупые мужские слезы, он говорит старенькому:
- Это ты виноват!
Наташка рыдала над своей несчастной судьбой и разбитым сердцем так, словно состояла не на шестьдесят процентов из воды, а на все сто. А когда выплакалась, открыла свой дневник и написала стихотворение:

Мне бы стать рябинкой под твоим окном,
Мне бы стать снежинкой в морозе голубом...
Я бы, лишь легонько шевеля листвой,
Говорила тихо о весне с тобой.
Или бы снежинкой в волосах упрямых,
Я бы закружилась, я бы затерялась...
Мне бы так хотелось стать стройною рябиной,
Я бы так хотела стать твоей любимой.

Иногда так бывает, что день помнится до самых мельчайших подробностей. Вот и Наташка помнит тот день. До вечера была еще бездна времени. Она написала сочинение, помогла бабушке в ее домашних делах, сбегала в магазин, а стрелка часов передвинулась только на один час. Была поздняя весна, скоро лето. Воздух еще по-весеннему свеж и душист. Может, от весенней неразберихи было так тревожно на душе:

Первый шелест первых листьев,
Первоцвета аромат...
Все - как прежде, все - как в жизни,
Все - как триста лет назад.
Но для каждого мгновенья
Этот шелест, аромат -
Откровенье откровенья,
Как и триста лет назад.

Бабушка потрогала лоб Наташке:
- Что-то ты какая-то вялая, ляг поспи.
Наташка прилегла и уснула, и ей даже успел присниться сон. Странный, недобрый. Ей снилось, что ее сбил мопедом Валерка-новенький, а старенький смеялся и тащил ее по земле разбитыми коленками. Было больно, но в тысячу раз было больнее от обиды. Проснулась Наташка оттого, что девчонки под окнами кричали:
- Наташка, идем играть в испорченный телефон.
Все сидели на скамейке, он тоже был там.
- Наташ, садись, - чуть подвинувшись, предложил ей Валерка. Она села и уже ничего не понимала, не видела. Это была самая подходящая для ее теперешнего состояния игра: испорченный телефон. Мимо носился на своем мопеде "коршун". Но вот он отвел свое чудище домой и, прибежав к скамейке, бесцеремонно втиснулся между Наташкой и Валеркой:
- Подвиньтесь, пожалуйста, Джюйлейта.
Наташка беспомощно оглянулась, но никому не было до нее дела, а новенький повернулся к Светке и о чем-то говорил, а та смеялась.
Старенький повернулся к новенькому и сказал:
- О нашем договоре помнишь? Завтра на весь день мой мустанг в твоем распоряжении. Смотри, договор дороже денег!!!
Когда все уже расходились, новенький сунул ей в руку какую-то книжку и буркнул:
- Вот, ты просила почитать.
- Я? - удивилась Наташка, но взяла книжку и побежала домой, а дома зачем-то полистала ее и нашла записку: "Выйди на минутку к тополю, когда все разойдутся. Валера".
- Куда? - успела крикнуть вслед мама.
- На секундочку, я сейчас, - уже закрывая дверь, ответила дочь.
Было тихо. Во дворе никого. Так страшно, оказывается, там, вдали от фонарей. Но Наташка все-таки пошла к тополю, где было совсем темно. Из темноты выступила фигурка новенького. Лицо его казалось бледным и каким-то неживым.
- Пришла? - глухо сказал он.
Наташе вначале даже стало страшно от его голоса, как от страшного предчувствия. Но он взял ее холодной ладошкой за руку и повел еще дальше от света. Наташка шла, замирая от небывалого счастья: первое в жизни свидание. Но было еще что-то в ее душе - непонятное чувство сжимало сердце.
- Встань сюда, - все так же глухо сказал Валерка, - закрой глаза и не открывай, пока не досчитаешь до двадцати.
- Хорошо, - ничего не понимая, сказала Наташка и закрыла глаза. - Раз, два, три, четыре, пять... - и опять невидимые крылья унесли ее далеко от земли, и она не слышала шороха, не заметила какого-то движения. Валерка неожиданно грубо схватил ее за плечи и, больно стукнув зубами, попытался поцеловать. Наташка оттолкнула его от себя, и... только тут она увидела, что это Валерка-старенький, а там, у подъезда, мелькнула ЕГО тень.
Вот тут Наташка умерла. Нет, тело ее двигалось. Она даже тихо и на вид спокойно пошла домой, на вопросы мамы и бабушки ничего не могла ответить, не могла она говорить и на второй день, и на третий...
Весь следующий день под окном стрекотал мопед, но девочка так и не собралась с силами посмотреть, кто же катается на нем.
...Седьмой класс она закончила с теми, кто сейчас учился в шестом классе.